с пышными кистями из скрученных серебряных нитей, взяли бокалы и пригубили терпкое, непривычного вкуса, вино.

— А что тут пояснять? — спросила Ириссэ. — Чем, как ты полагаешь, отличается предательство от прозрения?

— Послевкусием, — не задумываясь, ответила Артанис. — Шлейфом аромата. После дождя может сиять радуга, или образоваться грязь под ногами. В этом и различие.

— Поговори с Нельо, — повторила дочь Нолофинвэ.

— Хорошо, — равнодушно согласилась Нэрвен. — Но ты, похоже, неправильно меня поняла. Я еду к дяде Нолофинвэ, чтобы отказать ему в присяге.

— Крайне любопытно, — заинтересовалась сестра Турукано. — На каком же основании?

— Род Финдарато Инголдо, — медленно произнесла дочь Арафинвэ, — не Нолдор. Мы Тэлери, близкая родня Ольвэ Альквалондского. Мы не обязаны подчиняться нолдорану, и подобные требования со стороны сына короля Финвэ просто смешны.

— Браво, сестра! — Ириссэ отставила опустевший бокал и захлопала в ладоши. — Браво! Теперь я уверена, мы найдём множество общих тем для чисто женского разговора. Не о политике.

Артанис сдержанно кивнула и подняла бокал, давая понять слугам, что пора налить леди вина.

— За понимание, — произнесла тост дочь Арафинвэ, — между разными народами.

— И за радугу после дождя, — подмигнула Ириссэ. — А грязь оставим тем, кто её заслуживает.

***

Шнуровку затягивали очень осторожно, снадобья и мази практически лишили способности чувствовать тело, однако Нельяфинвэ всё равно ощущал, как позвонки, фиксируемые плотной тканью с жёсткими деревянными вставками, щёлкают, принимая более правильное положение. Плечи по-прежнему оставались на разной высоте, правая лопатка выпирала уродливым выростом на спине, но корсет стягивал тело, заставляя его вернуться в нормальное состояние. Конечно, увы, не сразу.

Когда на шее закрепили жёсткий воротник, и подбородок лёг на обшитый мягкой тканью слегка изогнутый край, Феаноринг понял, что ему стало намного лучше. Обретшее опору тело радовалось возможности двигаться, не боясь вышибающих слёзы приступов боли. Согнутую в локте правую руку, на которой уже было совсем мало бинтов, примотали к торсу, осталось лишь одеться и попробовать сесть в специально сделанное кресло, чтобы впервые после плена увидеть небо над головой.

С горечью думая, что шнуровки теперь завязывать не сможет, сын Феанаро твёрдо решил сделать всё, чтобы научиться справляться с лентами и верёвками одной рукой, а пока придётся использовать на одежде только застёжки-ремешки. Мысль о вечной несамостоятельности вызывала стойкое отвращение, в сердце вскипела злость.

— Дай мне костыль! — практически без хрипа, сказал ближайшему знахарю Нельяфинвэ. — Я встану сам.

Никто не стал спорить, напротив, бросились помогать, поддерживая под левый локоть. Очень осторожно поднявшись на ноги, Феаноринг, тяжело опираясь на шлифованный деревянный костыль, замер, чувствуя, как нарастает боль в бедренном суставе, как дрожат ослабшие мышцы, и начинает кружиться голова.

Бросив испепеляющий взгляд на кресло с колёсами, Нельяфинвэ твёрдо решил, что никогда, ни под каким предлогом в него не сядет.

— Я пойду на улицу своими ногами, — дрожащим, с металлическим скрежетом голосом произнёс Нолдо. — А вы не дайте мне упасть. Но не более!

Знахари согласно кивнули.

***

Полог шатра медленно отодвинулся, и, делая осторожные, короткие шаги, лорд Маэдрос переступил порог и поднял полные боли и ненависти глаза к взлетающему в зенит дневному светилу. Золотому на лазурно-синем. Нолдор видели сына Феанаро и многие приветствовали его, искренне и тепло. Те же, кто таил злобу, промолчали, отворачиваясь, но Маэдрос не обращал внимания ни на благоволящих ему, ни на потенциальных врагов. Нолдо смотрел вверх, замечая каждое малейшее изменение контуров белых и серых облаков, каждый взмах крыльев птиц, и каждый оттенок синего и голубого на сияющем небосклоне. Прилетевший с востока тёплый ветер растрепал отрастающие огненно-пепельные волосы, подтолкнул вперёд.

И лорд Маэдрос сделал ещё один осторожный шаг.

Примечание к части Песни:

Гр. Чёрный кофе "Света луч"

Игорь Николаев "Незнакомка"

Договорились

— Как же это всё могло с тобой случиться?! Эру! Ответь! — вместо ожидаемых указаний после принесённых вестей, пропел Макалаурэ.

Бывший теперь уже наместник бывшего короля видел тень изумления и раздражения в глазах своего верного Аранаро, однако ничего не мог поделать с рвущейся из груди песней.

— Но Душа бесследно

Прочь ушла за ветром —

Раз был выбор сделан,

Вот и цена!

Страшная дань!

Хохот и стон —

Смешались явь и сон.

Всё, о чём мечтал,

Оплачено сполна!

Знай, что теперь

Назад закрыта дверь!

И звучит твоя

Симфония Огня!

Вечный поток

Из тысячи дорог

Выбрал этот путь,

И время не вернуть!

Танец теней

В мерцании свечей.

И звучит твоя

Симфония Огня!

Захохотав и отмахнувшись, Макалаурэ ушёл в шатёр. Смеялся Феаноринг долго. Заливаясь слезами.

— Ну, брат, что скажешь теперь? — появился на пороге Морифинвэ. Кажется, трезвый. — На этот раз отмолчаться не получится. Я всё знаю.

— А тогда зачем мне что-то говорить? — снова начал смеяться менестрель. — Мы теперь народ Нолофиньо. Его подданные. И он вправе делать с нами, что захочет. И, знаешь, Морьо, если он решит нас казнить, я даже не скажу, что наш Мудрец не прав. Я бы на его месте нас не просто обезглавил, а сначала…

Согнувшись в приступе смеха, Макалаурэ хлопнул ладонью по столу и вытер слёзы.

— Морьо, — дрожащими губами произнёс потерявший статус наместник, — мы это заслужили.

— Да какая разница?! — зло прошипел Карнистир, бросаясь на брата, словно пантера: бесшумно, с места и стремительно. — Это что? Месть?! Руссандол нам отомстил?!

— Отпусти меня, пожалуйста, — сквозь плач и хохот выдавил слова менестрель. — Поздно бить друг друга.

— А что не поздно?! Что?!

— Я не знаю, — беспомощно развёл руками Макалаурэ, радуясь, что Морьо его больше не держит.

— Соберёмся вместе и поговорим! — резко развернувшись, Карнистир исчез за пологом шатра.

Менестрель проводил брата взглядом.

— Нет, — сказал он, вытирая лицо ладонями, — хватит разговоров. Договорились уже.

***

Сияющие, словно залитые солнцем снежные вершины, холодные голубые глаза в обрамлении белых ресниц уставились на Линдиро, лишая воли убийственной жестокостью, проступающей сквозь