Дэвид ожидал, что мужчина его изобьет, а возможно, и убьет. Такое постоянно случалось с ворами, выходившими на промысел из трущоб. Ими никто не интересовался, и никто их не искал.

— Скажи-ка мне, зачем ты влез в мою машину? — спросил мужчина.

Никто никогда не задавал Дэвиду подобных вопросов. Ложь не принесла бы ему ничего, кроме дополнительных побоев. И он рассказал правду, рассказал настолько ясно, как мог. Он умирал с голоду. Его родители умерли. Его сестры и братья тоже умерли. Он стал описывать мужчине свою жизнь. А тот, опустив его на землю, слушал. Первоначальный гнев сменился слабым интересом, который перерос в сосредоточенное внимание. Незнакомец наблюдал за тем, как говорил этот мальчишка, как сказанное отражалось в его глазах. Тогда Геррин еще не знал того — он понял это позже, — что ум сам говорит о себе.

Закончив свой рассказ, он просто стоял перед мужчиной, ожидая своей участи и глядя на его руки, понимая, что, когда они сожмутся в кулаки, ему не останется ничего, кроме как броситься на землю, свернуться калачиком и стараться увертываться от ударов. Но руки мужчины в кулаки так и не сжались.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной, — сказал он Геррину.

Они подъехали на его машине к зданию, похожему на сиротский приют. Именно это учреждение и размещалось там, как Дэвид узнал позже. Оно было битком набито детьми, которые, как и он сам, обладали хорошими умственными способностями. Так начался его исход из Караила, откуда мог выбраться лишь один человек из десятка тысяч живущих там людей.

Здесь Дэвид поначалу рассказывал людям о том времени своей жизни. Но видеть их скривившиеся от отвращения и жалости лица ему было столь же противно, как им — слушать подробности его жизни в Караиле. Поэтому у него вошло в привычку лишь иногда, да и то мимоходом, вспоминать об этом, и если уж не с удовольствием, то хотя бы без ужаса.

Поэтому он и не сказал доктору Дональду Барнарду ни о чем из своего прошлого, хотя во время беседы чувствовал, что Барнард, возможно, выслушал бы его с большим вниманием и меньшим отвращением, чем многие из прежних слушателей. Сам Геррин повидал немало мест, которые обычным людям могут привидеться только в кошмарном сне. Барнард и сам наверняка принимал участие в таких делах, которые могут являться эпизодами ночных кошмаров. По возрасту он вполне мог участвовать в войне во Вьетнаме. Ведь не только ум сам говорит о себе.

Причина, по которой Барнард пришел на встречу с Геррином, казалась предельно ясной: желание порядочного человека узнать причину смерти своего ценного сотрудника. Но жизнь в таком месте, как Караил, выработала у Дэвида обостренное чутье на опасность и угрозу. Что-то показалось ему странным в интересе, который Барнард проявлял к человеку, уже давно не работавшему с ним и выполнявшему задание, к которому Барнард не имел никакого отношения.

Геррин сделал вид, будто не знает, кого направили на замену Дьюрант, и почувствовал, что его ложь не вызвала у Барнарда никаких подозрений. Хитрость была еще одним ценным качеством, благодаря которому он выживал в Караиле. Она, как говорили здесь, подобна велосипедной езде: однажды научившись, потом будешь кататься всю жизнь, без опасения и подготовки садясь на велосипед после сколь угодно большого перерыва.

Но, разумеется, Геррин точно знал, кого послали на замену Дьюрант. Выбор этого человека производился с особой тщательностью. Эмили Дьюрант была единственным на этой станции научным сотрудником — женщиной, которая до начала зимнего периода должна была вернуться в Северную Америку. Она сама сделала свою смерть неизбежной после того, как проявила подозрительный интерес к «Триажу» и задала слишком много вопросов. Ее смерть не была проблемой, по крайней мере как факт. Но это означало, что один континент останется без покрытия, когда «Триаж» приступит к действию. А после всего того, что они сделали, после составления всех планов и проведения испытаний, после всех затрат, после всех рисков — такая ситуация была попросту неприемлемой.

Халли в состоянии полусна двигалась по коридору первого этажа по направлению к комнате Фиды. Ей навстречу шли две женщины. Обе были в рабочих комбинезонах, черных кроличьих унтах и плотных шерстяных рабочих рубашках. Халли видела, как одна из этих женщин-амбалов повернулась к своей спутнице и что-то ей прошептала. После этого обе уставились на приближающуюся Халли пристальными тяжелыми взглядами. Едва они разминулись, девушка услышала, как одна, обращаясь к другой, сказала почти в полный голос:

— Это она. Она самая.

Оглянувшись через плечо, Халли увидела, что обе женщины все еще стоят на месте и наблюдают за ней.

Халли все поняла. Ее приезд был единственным за многие недели появлением здесь постороннего человека. Она, как они считали, принесла с собой какие-то патогенные организмы, явившиеся причиной двух неожиданных смертей. А теперь уже трех, хотя о третьей смерти эти женщины еще не знали. Как называли таких на старых парусниках? Иона. Тот самый, кто навлек беду на корабль и его команду. Тот самый, кто исчез так же неожиданно, как и появился, одной безлунной ночью бросив всех на произвол судьбы посреди бурного моря.

Было понятно, как обитатели Южного полюса, подобно библейским матросам, попавшим во власть природных сил, так легко поддавались предрассудкам и суевериям. Но сейчас Халли попросту не могла ничего с этим поделать. Она постучала в дверь комнаты Фиды, сначала тихо и осторожно, но, не получив ответа, постучала громче и сильнее. Вдруг одна из дверей, расположенных дальше, раскрылась, и в коридор высунулась женская голова. Бледное лицо, черные волосы, изогнутые брови. Мешки под ее глазами были настолько большими, что скорее походили на припухшие черные круги. Это была та самая женщина, которая указывала на Халли во время утреннего всеобщего сбора в обеденном зале.

— Может, прекратишь наконец этот гребаный стук? — язвительным голосом проговорила она. — Люди заснуть стараются.

— Извините.

Голова двинулась назад, потом вдруг замерла; внимательно всмотревшись, женщина узнала Халли. Покачав головой, она, не сказав ни слова, исчезла в комнате.

Халли надо было поговорить с Фидой. Сейчас ее сознание буквально переполнено разного рода загадками. Учитывая обстоятельства, надобности в долгом разговоре нет, однако только Фида, по ее мнению, мог помочь во всем разобраться. Вдобавок ко всему Халли не знала, каким образом сложившаяся ситуация касается лично ее.

Она дошла до лаборатории, где работали Фида и Эмили и где она оставила образцы галофилий, но доктора не было и там. А ведь, кроме всего прочего, им надо решить, что делать с новым биоматериалом. Доктор говорил, что другие образцы жили лишь до тех пор, пока находились в воде из криопэга, но погибали вскоре после извлечения из нее. Повторять эту ошибку Халли не хотела.

Она позвонила телефонному оператору и продиктовала сообщение на пейджер Фиды. После этого снова пошла в кафетерий и, сев за столик с чашкой кофе, принялась ждать. Через пятнадцать минут ее терпение иссякло, а через тридцать Халли начала волноваться.