— Ну и?

Бауман снова оскалил зубы в улыбке.

— И мы кое-что нашли. Либо «золото дурака», либо самородок.

— Ну что ж, послушаем, что ты принес.

— После начальной промывки на дне лотка в осадке оказались три научных работника. Доктор Олстон Синклер, астрофизик. В течение нескольких лет один человек, с которым этот ученый состоял в гомосексуальных отношениях, шантажировал его. Однако вдруг поступление платы шантажисту внезапно прекратилось.

— И известно по какой причине?

— Шантажист умер.

— Убийство?

Бауман пожал плечами:

— Смерть его настигла, когда Синклер находился на полюсе. Полиция считает, что это был несчастный случай.

— Навряд ли это связано с тем, что мы ищем.

— Следующий доктор — Элейн Грейдон. Биохимик и восходящая звезда в своей области. По крайней мере, считалась таковой, пока вдруг не ушла из Гарварда в середине семестра и не поехала на Южный полюс.

— Да… на этот пароход люди впопыхах не садятся, — задумчиво произнес Барнард. — Что-нибудь известно о причине?

— Застукали на интрижке с женой декана. Очень скверная история.

— Прямо скажем, безобразная. Но, если разобраться, ничего зловеще-кровавого в ней нет.

— Номер три — генетик-вирусолог по имени Мейнард Блейн. Работает в биотехническом стартапе под названием «Advanced Viral Sciences».

— Что необычного в нем?

— Несколько лет назад бросил преподавание в университете Ратджерса и перешел в AVS. Выиграв при этом вдвое по зарплате. Щелк! Затем род его путешествий изменился. Щелк! Он холостяк. До ухода из университета ежегодно брал один отпуск и всегда проводил его в каком-нибудь круизе для холостяков. После перемены работы — никаких «кораблей любви». Вместо этого он два раза ездил в Дакку, столицу Бангладеша, дважды — в Нью-Дели, в Лагос и Нигерию. Щелк! Щелк! Щелк!

— Да, для отдыха эти места явно не подходят.

— Грязь, перенаселение, криминал, опасность инфекционных заболеваний.

— Ты говоришь так, словно сам бывал в этих местах.

Бауман только улыбнулся и продолжил:

— Где он останавливался? С кем встречался? Какие кредитные карточки использовал? И еще много чего.

— И что же?

— В каждой из своих поездок он встречался с тремя мужчинами. Один из них — вышедший на пенсию генетик из Англии по имени Йэн Кендалл. Второй — французский врач Жан-Клод Бельво, практикующий, представь себе, не где-нибудь, а в Нью-Дели. А третий — эпидемиолог.

— По имени…

— Дэвид Геррин.

Барнард от удивления непроизвольно открыл рот.

— Директор Антарктических программ.

— Именно, — подтвердил Бауман. — Ты явно захочешь продолжить с ним знакомство.

После ухода Барнарда Дэвид Геррин, сидя за своим столом, внимательно смотрел на висевшую на стене вставленную в рамку фотографию Дакки. Барнард спрашивал его о ней. «Стоит им узнать, что я оттуда родом, — думал Геррин, — они начинают задавать одни и те же вопросы». Это фото сделано в часы пик? Сколько людей живет в этом городе? Когда на город налетают тайфуны? На что похожи тамошние трущобы?

Из телевизионных новостей им известно о штормах, наводнениях, голоде, эпидемиях, геноциде, сотнях и тысячах жертв. Некоторые вспоминали благотворительный концерт, в котором участвовали очень известные музыканты и эстрадные артисты. Однако спустя короткое время большинству из них название этого города практически ни о чем не говорило.

«Как же мы были бедны», — думал Геррин, глядя на снимок и мысленно возвращаясь к недавнему визиту Барнарда. Бедны совершенно не так, как понимают термин «бедность» в этой стране. Бедняки здесь живут, как члены королевской семьи по сравнению с тем, как живут бедняки в его стране. Они приходят в определенные офисы раз в месяц, и им вручают там деньги, чистые и ничем не обремененные. За это они не делают ничего. Ничего. Жители Бангладеш не могут себе этого представить.

Он вспомнил себя сидящим возле своей матери — это были его первые воспоминания — на громадной, покрытой клубящимся вонючим паром свалке, простирающейся настолько, насколько хватает глаз. Это был его мир. Рассказать здешним людям о том, какой смрад стоял там, было невозможно, не хватало ни словесных, ни описательных средств: гниющая пища, разлагающаяся плоть, горящий хлам. И жара. Одна бесконечная компостная куча. Матери постоянно приходилось следить за ним, чтобы Дэвид не сгорел. Когда она находила что-либо съедобное — сердцевинку яблока, рыбью кость, кусок заплесневелого хлеба, — половину находки она съедала сама, а его заставляла съедать вторую половину.

Они жили в Караиле, самом худшем районе трущоб в Дакке. Он писал и какал где придется, когда появлялось желание. Вода по большей части была опасна для жизни. Дэвид, двое его братьев, две сестры и мать спали на земле под брошенным прицепом грузовика. Сам грузовик был заполнен другими людьми. Отца своего он не помнил — тот умер от брюшного тифа, когда Дэвид был совсем маленьким. Они снимали одежду с мертвых или с умирающих. Ели собак и кошек, когда удавалось их поймать. Он видел, как люди ели трупы.

Дэвид помнил, как умирала его мать от недоедания и дизентерии, когда ему было одиннадцать лет. Она ослабла настолько, что не могла двигаться; лежала до самого своего конца на куче грязного тряпья, облепленная мухами. После ее смерти обеих сестер увели мужчины, которые, как Дэвид узнал позже, до смерти насиловали некрасивых женщин, а красивых девочек продавали сутенерам. Он наблюдал из укрытия, как шайка грабителей убила одного из его братьев ради того, чтобы завладеть его одеждой. Они не хотели продавать рубашку и штаны, залитые кровью, поэтому задушили мальчика мягкой веревкой. Второй брат исчез однажды ночью, когда Дэвид спал, и с тех пор он никогда его не видел.

Дэвид постоянно чувствовал голод. Тело его всегда болело. Были моменты, когда ему казалось, что его кости горят, как в огне. Он весь покрылся чирьями, которые никогда не заживали и были постоянно облеплены роями мух. У него шла кровь из всех естественных отверстий на теле. Несколько дней он передвигался почти как слепой, а его изголодавшийся мозг едва мог соображать хоть что-то. Он почти постоянно был настолько слаб, что не мог постоять за себя, и люди постоянно этим пользовались. А он и сам относился подобным образом к тем, кто был еще слабее его.

Для того чтобы выжить, он не останавливался ни перед чем. Даже сейчас ему снились кошмарные сны о том, чем он тогда занимался. Многие люди предпочли бы лучше умереть, чем делать то, что делал он в то время. Природа наделила Дэвида выдающимися умственными способностями. Ему, как говорили там, случайно достался счастливый билет. Благодаря мозгам, которые природа поместила в его голове, он и выживал.

Через год после смерти матери Дэвид взломал черный «Мерседес». Он никогда не забудет этот серебряный круг с трехконечной звездой, расположенный в нескольких дюймах над его головой, — это было последнее, что он видел перед тем, как подлезть под машину. Он уже знал, как, лежа под днищем, выключать сигнальную систему. Затем мальчик разбил окно, влез в салон и стал высматривать что-либо ценное, когда вдруг огромная рука, схватив за шею, выволокла его из машины. Какой-то мужчина держал Дэвида над землей, его ноги болтались в воздухе, не касаясь земли. Он был настолько же костлявым и худым, насколько державший его мужчина был сильным и могучим. У него были исключительно белая кожа и рыжеватая борода, подстриженная и расчесанная так тщательно, что удавалось разглядеть каждый ее волосок, словно это была вовсе не борода, а плетеная проволочная сетка.