…Он увидел вязкий оранжевый свет, словно густой кисель, выливающийся через дверной проем, и удивился, что купол все еще так близко. По внутреннему ощущению, он должен был ушагать уже на порядочное расстояние, а вход как был рядом, так и оставался.

А потом прямо на глазах дверь в купол медмодуля начала медленно поворачиваться… закрываться… со стуком захлопнулась, и сразу все переменилось – стало глухо и как-то бессмысленно. Даже ладони зачесались. «Я – где и зачем? Ведь только что все было хорошо». В замешательстве он разглядывал окружающий ландшафт, пытаясь вспомнить, куда же, собственно, направлялся. Чистый огонь, что пылал в груди, съежился. Темные холмы обступали, как враги, и две луны злобно сияли в беззвездном небе.

Стало совсем нехорошо. Сознание то ли в чем-то сделало ошибку, то ли просто не справилось с напором бессвязных, сбивчивых сигналов. Выставленные им фильтры и заслоны смялись. Под тяжестью прорвавшегося хаоса начали слабеть и путаться какие-то очень важные глубинные структуры. Ощущение собственного тела теряло определенность – рука и нога, те, что справа, стали раза в два шире тех, что слева.

Под горло пришла тянущая боль, будто там что-то вывихнулось, и нельзя стало ни глотать, ни удерживать равновесие. Одно, левое, кажется, ухо сильно зудело, каменная тропа превратилась в сырую податливую вату… И в этом ватном тумане, уже провалившись по пояс, тонула раздвоенная черная тень. «Моя фамилия – Биллинг… Би…» – прошептал туман…

А причиной всему стало некое сообщение, информация или, лучше сказать, Откровение, которое, как заноза в пальце, застряло в сознании с того момента, как Биллинг увидел вывернутый луч. Тогда на «Небесах» он спросил о серой мерзости в своей каюте. Поток явил желто-розоволицего незнакомца и радужный шар, и огромную ладонь серого цвета. Все казалось тягостно странным – и незнакомец с отрубленными, прирастающими назад пальцами, и плывущая в воздухе гигантская ладонь, но самым неприятным был вывернутый луч, так похожий на обыкновенный шар. Он не мог бы объяснить почему, но эта радужная штука была чудовищно неуместной, как боевая граната в детском саду, нелепой, как бесцветная радуга, как смех сумасшедшего, как дождь под водой. Она в принципе не могла существовать в этом мире, и все-таки он ее видел.

Он походил на человека, выросшего в глубоких сумеречных пещерах и не подозревавшего о других местах обитания, с которым однажды случилось чудо: он проснулся не в привычной расщелине, а на берегу могучего океана перед восходом солнца. Конечно, он не сообразил бы, что это просто непривычная местность, и уж точно не стал бы с любопытством разглядывать волны. Нет! Изо всех сил зажмурившись, он на ощупь искал бы какой-нибудь лаз, щель, что угодно – лишь бы вернуться в родное, сумрачное, единственно реальное пространство, и если бы удалось, забился бы в самый глухой угол, отдышался и постарался выкинуть из головы весь этот кошмар. Для Биллинга вывернутый луч стал столь же болезненным Откровением, как для подземного жителя вид рассветного океана. Сознание должно было вдребезги пересмотреть привычную картину Мира или выкинуть, забыть, заблокировать любым способом это новое знание.

Сознание справилось – катастрофическая информация была тщательно вытерта из всех полубредовых воспоминаний о Потоке… Да, незнакомец остался, и с ладонью у него какая-то неприятность действительно случилась. И это именно он управлял той серой тварью, которая сама была похожа на отвратительную ладонь, – все осталось, но вывернутого луча больше не существовало. Горизонт сознания очистился от любых намеков на это опасное «нечто», но где-то за горизонтом заноза все равно сидела, и часть защитных ресурсов мозга растрачивалась на поддержание блокады. Вот их-то и не хватило.

Он уже ничего не мог толком различить и не ощущал ничего, кроме нахлынувшей серым туманом скуки небытия. Радости и глупости жизни, так тесно между собой переплетенные, остались далеко, тревоги ушли вместе с надеждами, но вместо покоя пришла печаль. И от ее беспросветности он еще больше затосковал, и стало еще глуше, и туман все плотнее сгущался в смутные тени. «Моя фамилия – Биллинг. Я – инспектор полиции, моя фамилия Биллинг», – все еще твердил он, сам не зная зачем, и обступающие тени кивали, постепенно сужая круг. В серую пропасть можно только падать… медленно, медленно, все глубже и глубже.

– Конденсация водяного пара, – настойчиво произнес женский голос, – при охлаждении.

Биллинг не понял ни одного слова, ни тем более смысла фразы, но встрепенулся, как новобранец от окрика сержанта. На самом деле его мозг вовсе и не собирался сдаваться, он только временно сузил круг сознания, сжал почти в точку, чтобы, не отвлекаясь, разобраться с внутренними проблемами, и уже не обращал внимания, как начала постепенно бледнеть и крошиться та внутренняя мозаика, что составляла сам неповторимый узор личности. Но упорное до занудства инспекторское сознание тоже не собиралось просто так потихоньку умирать от удушья. В полушаге от уже необратимых процессов распада личности оно ловко развернулось, призвало мозг к порядку и принялось бодро вырабатывать новый здравый смысл.

– Внешность – это только видимость! – издалека закричал пламенный революционер. – Глупо отвлекаться по таким пустякам!..

Биллинг увидел прямо над собой озабоченное лицо Фэ. Она что-то говорила, Биллинг отчетливо слышал слова, но смысл ускользал. То, что лицо Фэ было сверху и так близко, тоже что-то означало, но он целую секунду не мог сообразить, к чему все это. Потом мир встал на свое место.

– Эй! Ты чего?! – в насмешливом голосе Фэ слышались нотки легкого беспокойства. – Что это ты делаешь?

Биллинг пошире открыл глаза и обнаружил себя полулежащим на миэмке. В кабинке оказалось слишком тесно, чтобы полноценно грохнуться на пол, поэтому он просто привалился к Фэ, уронив голову ей на грудь, а сюртук на пол.

– Конденсация водяного пара. При охлаждении, – пробормотал он, пытаясь принять более вертикальное положение и одновременно подобрать с пола одежду. – И глупо…

– Как тебя понимать?

– Глупо отвлекаться по пустякам, – Биллинг замолчал, с отрешенным видом уставившись в одну точку перед собой.

– И? – Фэ хотела было выдать что-то ехидное, но запнулась, с новым интересом вглядываясь в инспектора. Серая мгла по-прежнему окутывала кабинку, в синюшном свете панели управления профиль Биллинга приобрел одухотворенные, даже мистические черты.

На самом деле ничего похожее на «одухотворение» Биллинг не ощущал. В голове стояла странная тишина. Мысли возвращались постепенно, будто нехотя, по привычке. Навязчивая фраза насчет конденсации водяного пара тоже ничего не значила, кроме того, что за бортом кабинки эта самая конденсация произошла и образовался туман.

«Один туман, и ничего больше? – морщась, пытался размышлять Биллинг. – Так я это и так вижу – да, действительно туман. Почему я так перепугался? Той твари серой я тогда сам дверь открыл, она и вошла. А здесь колпак закрыт, а я сознание потерял. Неудобно получилось – прямо на грудь ей приложился, ухо себе придавил. Девушка стройная – грудь маленькая, вот ухо и отлежал…