Однако не случайно Бирон, опытный придворный, в показаниях на следствии отмечал, что принцесса и в этом кругу вела себя «каприжесно» и допускала опасные ошибки. Так, однажды она в сердцах выбранила нерасторопного камергера Федора Апраксина «русским канальею». Герцог был недоволен и тем, что принцесса «кушает одна с фрейлиною фон Менгденовою, а пристойнее б было с супругом своим, и оная де фрейлина у ее императорского высочества в великой милости состоит».

«Не бывало примера, — писал в Париж Шетарди после свержения Бирона, — чтобы двор был так многолюден и чтобы выражалось такое веселье на всех лицах, как сегодня. Это веселье увеличилось еще более от наград». Придворное ликование, скорее всего, призвано было радовать не слишком счастливую принцессу — но знала ли она истинную цену этим чувствам? Могли ли зависящие от монаршей милости и изменчивой «конъектуры» придворные быть молодой и неопытной правительнице надежной опорой? Пройдет всего лишь год, и те же люди будут наперебой выражать восторг и приносить присягу Елизавете, которая свергнет их предыдущую благодетельницу с вершины власти и навсегда отправит в заточение.

Сделает же она это с помощью своих приближенных, тоже пользовавшихся милостями ее «сестрицы». По соседству с «большим» двором императора и его матери уже сформировался «малый» двор (или «комната») тридцатилетней цесаревны Елизаветы Петровны, к тому времени, несмотря на наименование, бывший уже довольно большим. В его рядах имелись высшие придворные чины — два камергера (Алексей Полозов и Яков Балк), семь камер-юнкеров (среди них братья Александр и Петр Шуваловы, Михаил Воронцов, Григорий Петрово-Соловово), гофюнкер (Андрей Шестаков), гофинтендант (Никита Возжинский), три камер-пажа и шесть пажей. Под их началом состояли три гоффурьера, три камер-лакея, 14 лакеев и трое гайдуков, команда гребцов, птичники, скотницы, садовники, истопники и другие служители; мадам Марья Францына и «камер-юнгфера» А. Селиванова с шестью прачками. Обслуживали хозяйку доверенный камердинер Василий Чулков со швейной командой из закройщика, двух портных, двух учеников портняжного дела, башмачным мастером с учеником. При доме «сестрицы» правительницы имелись часовой мастер, два иконописца, «моляр»-художник и ювелиры. О здоровье цесаревны заботились врачи — будущий заговорщик, знаменитый впоследствии Арман Лесток и его коллега Андрей Верре. За приготовление кушаний отвечал кухмистер Яган Фукс, когда-то служивший у Меншикова и Екатерины I, командовавший шестью поварами и четырьмя учениками, двумя хлебниками с двумя учениками, тремя скатертниками с учеником. Столы цесаревны сервировали собственный тафельдекер с помощником; у питей служили два келлермейстера, три мундшенка и кофишенк Карл Сиверс. Церковный штат состоял из священника, духовника ее высочества Федора Дубянского, дьякона, псаломщика и четырнадцати певчих с уставщиком. Светские развлечения обеспечивали собственный придворный оркестр и охотничий штат. Имениями цесаревны управляла ее вотчинная канцелярия в Петербурге с конторой в Москве.

«Комната» полуопальной принцессы сложилась при Петре II и Анне Иоанновне; здесь собирались фигуры двора ее матери и не слишком знатные, но преданные дочери Петра люди, которые не могли рассчитывать на карьеру при «большом» дворе. Именно при помощи молодых придворных Елизавета вступит в борьбу за власть, а после ее победы они станут министрами и вельможами. Но «регентина» Анна Леопольдовна, только что занявшая полагавшееся ей по праву место и принимавшая льстивые поздравления, едва ли осознавала опасность.

У нее были иные заботы. Следовало привести в порядок не только обстановку и убранство дворца, но и загородную резиденцию: «…в нижнем же апартаменте, где изволила в приезд в Петергоф присутствовать ее императорское высочество благоверная государыня великая княгиня Анна, правительница всея России, потолки починить и выбелить. Во флигелях по обеим сторонам палат внутри и снаружи, где обито и замарано, вычинить и выбелить. Перед палатами большой кашкад и гроты квадратною и гротическою работами, где водою повредило, починить и вновь раскрасить, також и руинской кашкад прибавить местами туфштейнами и украсить раковинами. У Монплезира у палат галдареи от моря кзымз (так в тексте. — И. К.) квадраторною работою вычинить, а внутри в тех палатах побелить. Подле оных монплезирских палат кухни, где была конфектная, у потолка брусья и доски сгнили и во многих обваливается, и надлежит вновь плотничною работою переделать и подметать квадраторною работою, и подле оной кухни во всех покоях как потолки, так и стены выбелить».

Анна заботилась и об отделке и меблировке апартаментов мужа-генералиссимуса — давала указания о штофных обоях, занавесях, шпалерах, об изготовлении новых стульев и обивке их желтым штофом, о столе красного дерева и «кадрильном» столике с ножками пальмового дерева и даже о «ночном судне», которое следовало обить алым бархатом с золотым узким позументом, а седалище — сукном «мужественного» лосинного цвета[33]. Помещавшуюся на третьем этаже Зимнего дворца канцелярию Антона Ульриха Анна распорядилась отделать новыми обоями «фабрики Затрапезного», а две комнаты из этих апартаментов отдала камер-шрейберу его высочества Шубмейеру.

Другой мастер портновского дела (лейб-шнейдер) Шефлер шил ее сыну-императору «платьица» из фланели, белой тафты, голубого и алого атласа, разноцветные атласные «кафтанчики» и «душегреечки»; по заказу матери для мальчика были сделаны шелковые помочи «так, чтобы в средине была кожа, сверху бархат малиновый или пунцовый с позументом золотым узким, снизу тафта».

Особенно много заказов поступило осенью 1741 года. 11 октября портной затребовал для трех кафтанчиков — алого, померанцевого (оранжевого) и желтого — четыре аршина и восемь вершков белой тафты на подкладку, восемь аршин белых лент «средней руки», «штуку» шелковой бумаги; 14 октября — 12 вершков голубого атласа, четыре с половиной аршина белой тафты, четыре аршина белых лент на подкладку для бархатного померанцевого платьица; 20 октября были заказаны бархатные малиновые помочи, подложенные малиновой тафтой «таковою же мерою, как деланы были в июне и в июле» (они были готовы 16 ноября); 25 октября для трех желтых атласных платьиц и одного голубого понадобилось бумаги шелковой две «штуки», а 17 ноября — еще две «штуки», полтора аршина атласа и четыре с половиной аршина тафты для шитья двух атласных платьиц, а на два кафтанчика «канфы[34] желтой большой руки» семь с половиной аршин, бумаги шелковой «штука», лент белых восемь аршин. 21 ноября поступил заказ на шитье шапочек из черного и белого «шелку сученого», а на следующий день — на изготовление кафтанчика штофного с шелковыми «цветными травами».

Второго октября из Коллегии иностранных дел доставили для «теплого платья» Иоанну Антоновичу «полмеха лисьего черного» (ценой в 400 рублей) на шубку, которую было приказано подбить соболями. Анна также дала указание изготовить кормилицам императора и его сестре великой княжне Екатерине Антоновне по «польской шубе на лисьих черевьих (с брюха. — И. К.) мехах». Для новорожденной принцессы делали «пуховик», атласные «матрасцы», подушки с наволочками, камчатное одеяло, а в октябре 1741 года мать распорядилась сшить ей атласное голубое платьице, шелковые чепчики и два желтых атласных «бострожка»[35]. В комнате девочки при ней безотлучно находились любимая фрейлина правительницы — «Менгденша», кормилица и няня-«сидельница»; для каждой были сделаны столики и туалеты-«судна» с медными тазами внутри.