Все сломалось, когда Арина решила, что хочет быть сверху. Раньше он никогда не мог ее уговорить на это. Девушка придумывала каждый раз все новые причины, чтобы не быть главной, пока Мише не надоело ее уговаривать. В конце концов, есть пары, что по полвека прожили, не зная ничего, кроме миссионерской позы… И тут - раскованность такая, совсем неожиданная. Михаил смотрел в лицо жены и не узнавал ее. И мысли пришли в голову глупые, неправильные, да только вот, победить их не смог.

- Прости, милая, я очень устал. - Единственное, что мог придумать, чтобы объяснить свой провал. Знал, что уже завтра утром пожалеет… Но никак не мог себя пересилить и избавиться от мысли, что кто-то другой к его Арине прикасался. Ну, не могла она просто так, сама по себе, раскрепоститься! Кто-то явно ей помогал!

Раскаяние пришло тут же. Сразу, как только Арина поднялась с постели и ушла. И желание возникло - бежать сзади и как-то исправлять, залечивать, спасать… Понимал же, что ничего хорошего жена не придумает. Да только вот, гадкий и противный голосок, очень похожий на голос той рыжей девки, что вселила в него сомнения, нашептывал: «Ничего, пусть подумает над своим поведением. Если любит, то сама все поймет и вернется. А если не любит - то туда ей и дорога! Нечего перед изменницами унижаться!»

Откуда в нем взялись эти дурацкие мысли и идеи, Миша и сам не сказал бы. Но, вот поди ж ты, вылезло. Ревность, подозрительность, недоверчивость - все эти чувства ему ранее были незнакомы. Единственное, чего боялся - оказаться недостойным своей жены, дать ей меньше, чем она заслуживает. И никогда ему в голову не приходило еще, что Арину можно и нужно ревновать, до такой степени был уверен в чистоте и прочности их отношений.

А оказалось, что достаточно всего лишь нескольких гадких фраз, и вся эта уверенность улетела в никуда. И Михаил теперь вообще не понимал, что нужно дальше делать.

Лежал и думал. Впервые, кажется, понял, каково это: быть раздираемым внутренними демонами. Кажется, в комнату заглядывала Арина. Он затих, ожидая, как она поступит… Готовый падать на колени, каяться и просить прощения, если она сделает первый шаг. Но жена вышла из комнаты, почти невесомо шагая, так же тихо, как и зашла.

Видимо, спала она на кухонном диване. И это тоже терзало душу мужчины - понимание, что ей там плохо, неудобно, грустно и обидно. И скорее всего, ей тоже не спится. Во всяком случае, Миша до утра так и не сомкнул глаз.

Только за полчаса до будильника его сморило: провалился в какой-то мутный, тяжелый, выматывающий сон, от которого больше устал, чем выспался.

А потом встал и пошел на звуки шагов, раздававшихся в квартире. Сделал вид, что ничего не произошло. Надеялся, что вчерашнее происшествие забудется? Наверное, да. Но, скорее, просто не придумал ничего другого. Казалось, что момент для раскаяния и мольбы о прощении уже упущен. Оставалось только ждать, когда оно само рассосется…

Не рассосалось. Каждый день доказывал, что становится все только хуже. Лицо Арины, такое родное, любимое, желанное, становилось все отчужденнее и холоднее. Сколько раз он протягивал руки, чтобы привычно обнять жену, согреть ее, прижать к себе, усталую, погладить по голове… Но взгляд натыкался на каменную спину, всегда неестественно прямую, когда они оказывались в одной комнате, на скорбно поджатые губы, на глаза, всегда устремленные куда-то в сторону, только не на него, - и руки опускались. Чувствовал себя дураком, понимая, что не сумел преодолеть первый серьезный в их жизни кризис. Даже когда ребенка потеряли, Мише не было так сложно. Он тогда точно знал, что делать: спасать Арину от горя, помогать, отвлекать, утешать… Да он готов был победить любого врага, угрожавшего его любимой. Только вот, оказалось, что теперь главный враг - он сам. А как себя побеждать, Михаил не знал и даже не догадывался.

Может быть, раньше собрался бы с силами и мыслями, да только проект, который теперь стал в разы важнее и дороже для него, забирал все время, высасывал все соки. Он приходил домой и падал, почти так же, как и Арина раньше. А потом лежал, не смыкая глаз, и мог думать только о том, как же он сильно облажался…

Не выдержал, в конце концов, и позвонил матери, чтобы задать все тот же простой вопрос, ответа на который когда-то не дождался.

Мать охнула в трубку: она, очевидно, готова была к любому разговору, но только не к такому, когда в лоб, нахрапом:

- Мама, почему отец от нас ушел?

- Миш, ну, какая уже разница, в конце концов-то?

- Большая. - В этот раз он был морально готов к тому, что придется настаивать и удерживать маму, чтобы не сбила его с толку.

- Ну, столько лет прошло, ты никогда не спрашивал… А теперь, зачем ворошить прошлое?

- Раньше не важно было. А сейчас - важно. - Понял, что перегибает палку, может обидеть Светлану Петровну своим чересчур уж жестким тоном. - Мне очень нужно понять.

- У вас что-то с Ариной случилось, да? Я же права, Миш? Не молчи! Материнское сердце не обманешь!

- Господи! Мам! Ну, сколько можно? Ответь на мой вопрос, пожалуйста. А потом уже задавай свои.

- Миш, ты, главное, только не начинай меня обвинять…

- Мама… - он, всегда спокойный и непробиваемый, казалось, сейчас взорвется.

- Я его выгнала, Миш. Ты только не думай, ведь я только о тебе заботилась, хотела, как лучше… - Понятно, почему так долго от ответа уходила: боялась, что обвинит в том, что сын без отца вырос. Да только Михаила сейчас другое больше волновало. С претензиями к предкам потом уже разберется, времени хватит.

- Почему выгнала? Что он сделал такого?

- Того и сделал, что ушел.

- Не понимаю. Объясни…

- А что тут непонятного? Я, в сердцах, наорала на него однажды, довел до истерики, и сказала, чтобы вещи собирал и выматывался.

- И что?

- И то. - Мать всхлипнула, кажется, старательно маскируя это кашлем. - Он собрал штаны и рубашки и ушел. И не возвращался.

- То есть, это ты виновата?

- Вот еще! Он, конечно же!

- Мама… Ты специально меня путаешь?

- Сынок. Если женщина что-то кричит на эмоциях, ни один нормальный мужчина не должен ее слушаться. Мы кричим не для того, чтобы вы выполняли наши требования, а просто, чтобы поняли, как мы недовольны…

У Михаила, кажется, готов был взорваться мозг. Вроде бы, и нормальным русским языком разговаривают, и слова сложены в обычные предложения… Да вот, только смысл от него ускользал.

- Мамуль, - прозвучало осторожно и почти жалобно, - ты надо мной издеваешься, да?

- Нет, сынок. Вы с отцом, видимо, одной породы. В генах отложилось то, чего не было в воспитании.

- Это в каком таком смысле? - Он, действительно,  отца почти не помнил и мало что о нем знал. Так, несколько старых детских фотографий.