Оливия незаметно оглядела комнату. На обоях в одном месте виднелись водяные подтеки, панели на стенах выцвели. Она была чистой, эта комната, но ни малейшего усилия не делалось, чтобы привести ее в надлежащий вид. Оливия не была здесь целую вечность — по-видимому, когда-то давно присутствовала на рождественском чаепитии. Вон в том углу стояла рождественская елка, а по всему дому — горящие свечи и столы с едой, и Луиза, приветствующая гостей: Луиза всегда любила показать товар лицом.

— Вас не беспокоит то, что приходится все время оставаться в этом доме? — спросила Оливия.

— Меня беспокоит, что вообще приходится оставаться — не важно где, — ответила Луиза. — Надо сказать, необходимость паковать вещи, переезжать — ну, это всегда казалось мне как-то слишком.

— Пожалуй, я вас могу понять.

— Роджер живет наверху, — сказала Луиза, — а я живу здесь, внизу.

— А-а. — Оливия обнаружила, что с трудом воспринимает то, что ей говорят.

— В жизни надо как-то договариваться. Приноравливаться.

Оливия кивнула. Ее-то больше всего беспокоила мысль о том, как Генри купил ей те цветы. И как она просто стояла там… Она сохранила цветы, засушила их, все голубые ромашки стали теперь коричневыми, согнулись.

— Кристофер вам помогает? — спросила Луиза. — Он всегда был таким чутким мальчиком, правда? — Костлявой рукой Луиза разгладила кашемир, укрывавший колено. — Но ведь и Генри был очень милым человеком, так что вам в этом повезло.

Оливия не ответила. Из-под задернутой шторы в комнату пробивалась тонкая полоска белого света — наступило утро. Она уже шла бы вдоль реки, совершая свою обычную прогулку, если бы не заехала сюда.

— Видите ли, Роджер — человек вовсе не милый, в этом вся разница.

Оливия снова взглянула на Луизу:

— Мне он всегда казался вполне приятным человеком.

По правде говоря, Оливия не очень многое помнила о Роджере Ларкине: он выглядел как типичный банкир, каким и был на самом деле, и его костюмы сидели на нем как влитые — если, конечно, вас заботили такие вещи. Оливию такие вещи не заботили.

— Он казался приятным всем на свете, — объяснила Луиза. — Таков его модус операнди.[35]— Она издала легкий смешок. — Однако в дей-стви-тель-ности, — она говорила, преувеличенно подчеркивая свои слова, — сердце его делает всего два удара в час. — Оливия сидела не двигаясь, держа на коленях свою большую черную сумку. — Холодный, холодный человек. Бррр… Но никого это не интересует, знаете ли. Ведь все винят мать. Всегда, всегда, всегда винят мать — во всем.

— Думаю, это правда.

— Вы знаете, что это — правда. Прошу вас, Оливия, устраивайтесь поудобнее. — Луиза взмахнула худой бледной рукой — словно струйка пролитого молока мелькнула в тусклом свете. Оливия осторожно поставила сумку на пол и откинулась на спинку стула. Луиза сложила руки и улыбнулась. — Кристофер был чуткий мальчик, такой же, как Дойл. Разумеется, теперь никто этому не верит, но Дойл — самый нежный человек на свете.

Оливия повернулась и взглянула назад. Двадцать девять раз, повторяли газеты. И по телевидению тоже. Двадцать девять раз. Так много!

— Вам, наверное, не нравится, что я сравнила Дойла с Кристофером. — Луиза снова издала легкий смешок, тон у нее был легкий, почти кокетливый.

— А как ваша дочь? — спросила Оливия, снова поворачиваясь лицом к Луизе. — Чем она сейчас занимается?

— Она живет в Бостоне, замужем за адвокатом. Что, вполне естественно, нам очень помогло. Она замечательная женщина.

Оливия кивнула.

Луиза наклонилась вперед в кресле, сложив руки на коленях. Она принялась покачивать головой вниз-вверх и тихонько заговорила речитативом:

— «Мальчишки к Юпитеру мчатся, чтоб дураками остаться, а девчонки спешат в колледжи, чтоб не попасть в невежды». — Она засмеялась своим тихим смехом и выпрямилась. — Роджер сразу же сбежал к своей даме сердца в Бэнгор. — Снова легкий смешок. — Но она отвергла его, бедняжку.

Все это вызвало у Оливии не просто тяжкий внутренний стон разочарования. У нее возникла неодолимая потребность тотчас же уйти; однако она не могла этого сделать, поскольку вторглась на чужую территорию, ответила на записку Луизы, попросила разрешения нанести визит.

— Вы, вероятно, подумывали о том, чтобы убить себя. — Луиза произнесла это совершенно спокойно, будто обсуждая рецепт лимонного кекса.

Оливия на миг почувствовала, что теряет ориентацию; казалось, от нее только что отскочил футбольный мяч, ударившись об ее голову.

— Не вижу, каким образом это могло бы хоть что-то решить, — сказала она.

— Конечно могло бы, — вполне приятным тоном возразила Луиза. — Это решило бы абсолютно все. Но возникает вопрос — как это осуществить?

Оливия подвинулась на стуле, нагнулась, коснулась сумки, стоявшей рядом.

— Мне самой, конечно, подошли бы таблетки и алкоголь. Вам… Я не вижу в вас человека, принимающего таблетки. Вам нужно что-то более агрессивное. Вены на руках, например. Но это требует времени…

— Думаю, хватит об этом, — остановила ее Оливия. Однако не удержалась и добавила: — Ведь у меня есть те, кто от меня зависят, слава богу!

— Точно! — Луиза воздела кверху костлявый палец и подняла голову. — Дойл живет ради меня. Так что я живу ради него. Пишу ему каждый день. Навещаю его каждый раз, как разрешают посещение. Он знает, что он не один. Поэтому я остаюсь в живых.

Оливия кивнула.

— Но ведь, конечно же, Кристофер от вас не зависит? Ведь у него есть жена.

— Она с ним развелась, — ответила Оливия.

Поразительно, как легко дались ей эти слова. По правде говоря, ни она, ни Генри никому об этом не рассказывали, кроме друзей, живущих вверх по реке, — кроме Билла и Банни Ньютонов. Поскольку Кристофер далеко, в Калифорнии, думалось, что другим и знать об этом незачем.

— Понятно, — сказала Луиза. — Что ж, я уверена, он найдет себе другую. А Генри вовсе от вас не зависит, моя милая. Он не понимает, где он сам находится и кто рядом с ним.

Оливия почувствовала, как ее словно ножом пронзил приступ яростного гнева.

— Откуда вам знать об этом? Это вранье. Он чертовски хорошо понимает, что я — с ним.

— Ох, не думаю. Мэри говорит совсем другое.

— Мэри? Какая Мэри?

Луиза прижала пальцы к губам в преувеличенном огорчении:

— Ой!

— Мэри Блекуэлл? Вы связаны с Мэри Блекуэлл?

— Мы связаны с ней с очень давних пор, — объяснила Луиза.

— А, ну да. Она и про вас тут разные вещи говорила, всем и каждому. — Сердце у Оливии готово было выскочить из груди.