– Ян, пришли мне кого-нибудь со льдом. Я умылась, но опухла левая щека, рот и вся толстовка в крови, – Ян снова бросил трубку. Неужели так сильно занят? И снова пришло смс: «Девушка в серой толстовке с пятнами крови, левая щека опухла, опухшие губы». Ко мне тут же подошло трое, я взяла у них рукописи, две из них были в папках, одна – скреплена зажимом, страницы больно проехали по моим ссадинам, я снова вскрикнула и оставила маленький мокрый отпечаток на титульном листе. Приклеила наклейки, расписалась и положила рукописи рядом с собой. Надо попросить у кого-нибудь бинт или пластырь.

Я пошла к аптечному киоску, пожилая фармацевт уныло смотрела в маленькое окошечко.

– Дайте, пожалуйста, какой-нибудь, бинт или лед, – попросила я.

Она смотрела сквозь меня и ничего не отвечала.

– Женщина, эй, – я постучала по стеклу витрины, снова тишина. Я просунула руку в окошечко и схватила, до чего смогла дотянуться, это была коробочка с чеками, женщина не шелохнулась.

– Сука ты старая, – крикнула ей я, – у меня есть деньги, мне просто нужен бинт! Бинт и лед, твою мать!

В сердцах я бросила на пол ее коробочку с чеками и вернулась на вокзал. Сидя под Петром, я приняла с десяток рукописей, пока не догадалась сделать простую вещь, которая очень мне помогла. Когда ко мне подошел очередной автор, невысокий бородатый мужчина, лет сорока в зеленой бандане, больше похожий на престарелого хиппи, чем на писателя, то я сурово спросила у него:

– Есть платок? – он молчал, – пока ты мне не ответишь, я не подпишу твою рукопись, и можешь валить к черту!

Он порылся в карманах и развел руками, показывая, что платка у него нет, я показала ему свои обе сочащиеся ладони и подняла мастерски накрашенную Машей левую бровь. Он поморщился, снял с головы бандану и протянул мне. Я показала ему жестами, что бандана одна, а руки у меня две. Он разорвал ее пополам и сел рядом со мной.

– Руку дай, – прошептал он, – угораздило же тебя, – сочувственно пробормотал он.

Он крепко забинтовал мне обе ладошки и протянул рукопись, меня наполнила благодарность, я радостно расписалась на его наклейке и положила рукопись на пол. Он махнул мне рукой и ушел. Хоть кто-то помог, значит, я не невидимка, и вправду боятся моего разбитого лица, я забылась и положила свой подбородок на колено, острая боль пронзила и колено, и подбородок.

«Твою мать!» – выругалась я, ближе к часу дня, видимо, пришел московский поезд, меня окружали десятки людей, сочувствующе глядящих на мои разбитое лицо и колени. К трем часам я достала из сумки бутылку воды, сделала глоток и поняла, что пить мне очень и очень больно, а есть, наверняка, еще больнее.

«Ян, я перемотала ладони зеленой банданой, но меня и так узнают», – написала я смс Яну, как водится, он не ответил. Я открыла сумку и посмотрела на содержимое, там были джинсы и рубашка, теоретически, я могу разорвать рубашку и намотать ее на колени. Красивая белая рубашка, я любовно погладила ее кончиками пальцев, я не хочу ее рвать. Я хочу вечером снять с себя толстовку и надеть чистую вещь, не буду ее рвать. Я прислонилась затылком к колонне, меня слегка подташнивало, наверно, от голода. А еще я была зла. Я поднялась и снова пошла к кафе, за баром уже стояла другая девушка. Я положила свои забинтованные ладони на стойку и тихонько сказала:

– Дайте мне, пожалуйста, лёд.

Девушка смотрела за мою спину и не шевелилась, я обошла стойку с другой стороны и зашла к ней. За баром лежали салфетки, я взяла десяток и положила в сумку. В холодильнике были банки с лимонадом, я приложила одну к щеке и почувствовала приятный холод. Девушка за стойкой делала свои дела так, словно меня не было. Как только мой лимонад нагрелся, я убрала его в холодильник и взяла другой, так я просидела полчаса, точно, потом заметила, что возле центральной колонны собралось уже человек двадцать. Я убрала лимонад и пошла к ним. По пути я задела плечом высокого мужчину с черной бородой, он резко дернулся, и меня обрызгало чем-то липким и вонючим из его стакана. Я провела рукой и понюхала кончики пальцев, – пахло каким-то отвратным пойлом. Я брезгливо вытерла пальцы о штанину, обреченно вздохнула и подошла к памятнику.

Памятуя о том, что уж банку холодного лимонада я всегда найду и приложу к своему лицу, мне становилось легче. Авторы давали по очереди мне рукописи, я складывала их в красивую ровную стопку. Когда, спустя часа полтора, они разошлись, я решила пойти и взять еще одну банку. Сделав пару шагов в сторону кафе, я обнаружила, что на месте кафе осталась только барная стойка, пустые витрины и столы. Я подошла ближе, не было кассового аппарата, не было холодильника, да и девушки самой тоже не было. «Нормально», – сказала я сама себе и вернулась к памятнику. Дядя Ян решил заморить меня голодной смертью, не зря предупреждал вечером: «Тебе некогда будет поесть». Поесть и вправду было некогда, с пяти и до девяти вечера авторы стояли в очереди, чтобы попасть ко мне, я чувствовала себя рок-звездой, разве, что было тихо. Рукописи, которые я складывала, молча уносили уборщики, я уверена, что они знали, куда их нести. Работали они тоже бесшумно и быстро. Могут ведь, когда хотят. Я откидывала со лба волосы и складывала рукописи. Злость на Яна потихоньку утихла, осталась тупая боль и ощущение, что я раб, которое было у меня тогда в метро. Только тогда у меня было целое лицо, колени и ладони, а это немаловажно.

«До окончания игры остался 1 час», – пришло смс всем участникам, я поставила будильник на одиннадцать и принялась в бешеном ритме подписывать и откладывать рукописи. Когда у меня заверещал будильник, знаменующий, что уже 23.00, осталось человек двадцать авторов, я развела руками:

– Ребята, в следующий раз! – в след мне раздались недовольные возгласы. Звонок телефона – дядюшка Ян, – я не стала брать трубку, подождет.

Когда я проходила мимо аптечного киоска, из него выглянула фармацевт:

– Девушка, подойдите ко мне.

Я подошла к ней, она протянула мне пакет, в нем были какие-то бинты и тюбик.

– Промоешь вот этим, – она вытащила белую баночку, – потом приклеишь вот это, – она показала мне небольшую коробку, – а льда у меня нет.

– Ну, спасибо, – ответила я.

В туалете, на удивление, у меня попросили оплату, наверное, к вечеру я стала выглядеть поприличнее. Я бросила сотню и вошла в кабинку. Там я развязала зеленую бандану, оторвала ее от раны, вскрикивая, полила прозрачной жидкостью из тюбика и заклеила, то же самое я сделала с коленями. Потом, постанывая, надела джинсы и рубашку, рваные штаны и кровавую толстовку я бросила в ведро.

Снова умыла лицо, рот болел, щека тоже, я налила на салфетку жидкость из белой бутылочки и приложила к щеке. Из зеркала на меня смотрела девушка с красной щекой, ободранным подбородком и сильно распухшей губой. Снова зазвонил телефон:

– Кира, как ты? – это был Дима.

– Привет, ничего.

– Ты где?

– На вокзале. В туалете, то есть, – смутилась я.