Более того, аристократ всеми силами подчеркнул радость от того, что императрица пребывает в добром здравии, а также глубокое возмущение угрозой жизни Адиля. И с достойным старого лиса изяществом выразил недоумение, как подобная ситуация вообще оказалась возможной.

— Безопасность наследника — задача, целиком возложенная на лорда регента. Признаться, я удивлен и раздосадован до глубины души. Надеюсь, больше вы не позволите случиться такой чудовищной халатности.

— Будьте уверены, — холодно отозвался Ульф. — Отныне сиятельного господина охраняют исключительно мои люди. Да и императорское крыло защищено надежнее гарема.

Затем совет приступил к изучению протоколов допросов, не только убийцы, но также стражников и горничной, попавших в подвалы. Все они рассказали о прошедшем дне максимально честно и теперь ожидали решения своей судьбы, умоляя о снисхождении.

— Эти трое — дурачье, но не преступники, — Махфуз Сайяф, в силу своей молодости еще не до конца понимающий, что ожидает пленников, позволил себе легкомысленную улыбку. — Они все поддались очарованию праздника, не более. В их поступках не было злого умысла.

Навир вар Агдай демонстративно скомкал копию допроса.

— Их глупость едва не стала причиной огромной трагедии. Закон против них. Суда не будет: вина признана и записана. Тут не о чем говорить.

Вафи бен Зирьяб поднялся на ноги и, слегка поклонившись Арселии, отчетливо произнес:

— Да простит меня сиятельная госпожа за жестокие слова, но я требую публичного сожжения для этих троих и самой мучительной казни из всех возможных для исполнителя. Народ захочет увидеть торжество справедливости. Измену нельзя прощать.

— Присоединяюсь, — Зафир вар Ияд согласно кивнул.

Ульф едва не фыркнул. Конечно, они готовы отдать на растерзание кого угодно, лишь бы провести жирную черту между собой и заговорщиками, показав тем самым, что их руки чисты. Толпа потребует крови — и она ее получит, забыв об остальном.

Лорд Навир высказался коротко:

— Смерть.

Илияс промолчал, а Махфуз вдруг побледнел и обвел остальных членов совета тревожным взглядом:

— Сожжение? Да, воины оставили пост, а та женщина, — он покосился на записи, — Китаф, возможно, виновна в разврате. Не слишком ли жестоко наказание?

— Нет, — Ульф окинул Махфуза таким взглядом, что у того мурашки по спине побежали. — Они не просто нарушили приказ, они подвергли сиятельного господина и его мать смертельной опасности, по их вине погибла няня Адиля. Приговор окончателен для всех, кроме исполнителя: он получит быструю казнь в обмен на информацию, — регент обернулся к секретарю: — Немедленно подготовить приказы, я подпишу их сегодня.

Махфуз бросил отчаянный взгляд на Арселию:

— Сиятельная госпожа, быть может, вашими устами промолвит милосердие?

Все взоры сошлись на императрице, словно бы застывшей в своем кресле.

— Мне жаль, — промолвил Ульф, не давая ей возможности ответить. — Вопросы, связанные с безопасностью и угрозой жизни императору, я могу решать единолично, как глава совета. Ваше мнение ничего не изменит.

Махфуз шумно выдохнул и спрятал лицо руками, и Ульфу на мгновение стало жалко молодого аристократа: он едва вступил в совет и, по всей видимости, еще пребывал во власти некоторых иллюзий. Однако ни тени сочувствия не отразилось на лице регента.

— Еще одно: вы все, за исключением сиятельной госпожи, разумеется, явитесь на площадь в день исполнения приговора. Лорд Зафир, это касается также и ваших сыновей, они уже достаточно зрелые мужи, чтобы осознавать всю тяжесть последствий смуты.

— Вы смеете обвинять нас в чем-то?

— Что вы, как можно? Это просто предупреждение. Никаких возражений. Такова моя воля, и вы подчинитесь ей. Все.

Зафир хотел было что-то возразить, даже привстал, но внезапно Навир вар Агдай положил руку на его плечо и вынудил сесть обратно:

— Как вы знаете, около двух лет назад мой единственный сын, Сохраб Арах вар Навир, принял мучительную смерть от рук палачей императора. Не стану лукавить, он действительно вступил в заговор с целью свержения Сабира. И с того момента моя душа скорбит не переставая. Возможно, пойми он, какова будет его участь, трагедии удалось бы избежать. Лорд Зафир, без сомнений, научится на моем примере и не станет ограждать детей от знания правды.

К лицу Зафира прилила краска, он нервно дернул плечом, освобождаясь от старческой хватки, но спорить не стал.

— Я отказываюсь, — голос Илияса прозвучал в наступившей тишине неожиданно громко. — Мне хватило разговора в подвалах, лорд регент. Уверен, моего внимания требуют не люди, а стихии.

— Вот как? Это ваше последнее слово? — нарочито удивился Ульф, давая шанс передумать, отступить.

— Да.

— Услышано. В таком случае прошу вас покинуть совет.

И уже много позже, когда с делами было покончено, лорд Вафи, убедившись, что рядом не осталось лишних ушей, обратился к Зафиру.

— Похоже, союз верховного жреца и регента оказался не столь крепким?

— Возможно.

— Как думаете, не стоит ли нам поговорить с Илиясом более откровенно?

Зафир немного подумал, явно взвешивая все “за” и “против”.

— Рано, подождем. А пока есть более насущный вопрос. Я хочу отыскать того, кто едва не расстроил все наши планы. И устранить эту угрозу раз и навсегда. Подумать только! Судьба шутит весьма непредсказуемо: у нас с северянином одна и та же цель!

***

Остаток дня Арселия провела в лекарском доме, расположенном на краю ремесленного квартала Дармсуда. Отчасти императрица хотела выполнить данное еще до праздника Махриган обещание и навестить единственный в Дармсуде приют, на содержание которого каждую луну она выделяла ощутимую сумму из личных доходов. Однако, если говорить начистоту, ей отчаянно хотелось вырваться из дворца.

Совет империи, легкость, с которой был вынесен смертный приговор, а также непримиримость Ульфа, заставили ее растерять последние остатки спокойствия. С одной стороны она была благодарна северянину за то, что ему хватило духа принять ответственность за это решение, а с другой — корила себя за малодушие и слабость, за то, что не возразила.

Да, иногда приходится демонстрировать силу, чтобы избежать новых жертв, и сейчас не время выказывать сомнения в правильности поступков регента, по крайней мере публично. И все же от того, что она ни словом, ни делом не попыталась смягчить приговор, на душе было гадко.

Слушая рассказы главного лекаря, беседуя с пациентами, которые от всего сердца благодарили сиятельную госпожу за помощь, Арселия не могла отделаться от ощущения собственного двуличия и лживости происходящего. Покончив с обязательными делами, она ненадолго уединилась в крохотном садике на задней стороне приюта.