Там, в Люберцах, он опять напомнил себе, что скоро все кончится, Лена получит развод, и все. Посидел еще немного и поехал назад в Москву.

Теперь, скрючившись в пустом вагоне, он не мог себе этого простить.

То, что он не смог защитить любимую женщину, было преступной халатностью, и ему нет прощения.

Пустой состав пошел в тупик. Николай наблюдал за ним, стоя недалеко от железнодорожного моста. Что здесь такого? Стоит себе парень, курит, может, ждет кого-то, а может, просто так остановился. Если его и видит кто, наплевать, пусть пялятся на здоровье. Бедная девка сидела, как он велел, справа, смотрела в окно, он даже пожалел дуру. Он потоптался минут пять и медленно пошел вдоль пустого состава. В этом тоже ничего страшного нет, идет себе человек вдоль путей и идет, кому какое дело. Улыбнулся, вспомнив, как пообещал, что дура увидит тетку. И ведь не соврал, конечно, увидит. На том свете. Ему опять стало жалко девку, и он решил, что все сделает быстро и пугать ее не будет. Он же не садист.

Он достал еще сигарету, закурил, спешить ему некуда. Внимательно огляделся – никого, затоптал окурок, надел перчатки, кожаные, удобные, и раздвинул двери вагона.

Двигался он медленно и напоминал себе удава из «Маугли», а несчастная девка замерла, как и положено кролику. Как зовут удава, он забыл, но чувствовал себя спокойно и уверенно. Движение слева он уловил и даже успел повернуться, только это принесло такую боль, что кончено все было за несколько секунд. Теперь боль была везде, он не то сидел, не то висел, как кулек, и не мог пошевелиться, только наблюдал, как в кино, как проклятая девка подходит и смотрит на него, морщась от отвращения, а тихий мужской голос над ухом произнес:

– Если с моей теткой все в порядке, я сдам тебя полиции, если нет – убью.

Мужик сказал «с моей теткой», и Николай сначала не понял, что еще за тетка такая, она ведь Ленкина, а вот что убьет, поверил сразу. Тут ему так захотелось снова очутиться около вагона, и чтобы он покурил, и бросил окурок, и пошел домой, а в выходные поехал с пацанами на рыбалку, и Николай заскулил, как щенок, он даже не знал, что можно так скулить. Потом он получил по ребрам и перестал.

Потом они ехали в Москву: молодой парень в накинутой ветровке, чтобы не так бросались в глаза связанные руки, высокий мужчина в испачканном кровью свитере и бледная девушка. Народу в электричке было мало, и пассажиры старательно обходили странную троицу. На Казанском вокзале их встретил еще один молодой человек и провел какими-то закоулками, минуя полицейские патрули, к припаркованной машине.

Лиза очнулась от холода. Она с трудом разлепила глаза и пошарила руками по мокрой прошлогодней траве. Сначала она никак не могла понять, где находится, и только через какое-то время осознала – в лесу. Тогда она стала вспоминать, как сюда попала, и тоже долго не могла вспомнить. В субботу они приехали на дачу, это она помнила четко. А что было потом, забыла. Она попробовала подняться, но закружилась голова, и она снова прилегла, дотронувшись рукой до затылка. Нащупала огромную шишку и не сразу поняла, что такое у нее там. А потом вздохнула с облегчением: раз есть шишка, значит, она просто упала, а не потеряла разум. Самого страшного не произошло.

Лизавета еще полежала на холодной земле и потихоньку села, прислонившись спиной к какому-то дереву. Надо выбираться, а как, если невозможно не только идти, но даже стоять? Она обругала себя за страх, который навалился неожиданно, и приказала себе успокоиться. Не можешь идти – ползи. Она еще посидела, отдаляя момент, когда надо будет двигаться, и вдруг услышала шум машины и сразу все вспомнила: как шла в деревню в магазин, как поравнялась с каким-то парнем, лицо которого показалось ей знакомым, как заметила движение за спиной и хотела повернуться на это движение. Машина проехала, указав ей направление – идти нужно к дороге. Она попробовала подняться и тихо, держась руками за ветки, начала передвигать ноги.

Еще дважды проезжали машины, и она медленно садилась, стараясь спрятаться в уже густой майской листве – тот, кто завез ее сюда, мог вернуться. Потом снова поднималась и брела, заставляя себя не думать о Лене и зная, что ей угрожает опасность.

Когда очередная машина не проехала, как остальные, а остановилась где-то недалеко, она опять села на сырую землю, похоже, на миг отключилась и не сразу поверила, что слышит знакомые голоса, что Лена кричит ей: «Ли-иза!» И только тогда заплакала и попыталась откликнуться непослушными губами.

Потом они долго ждали в холле старой поселковой больницы, когда тетю Лизу можно будет везти домой, писали отказ от госпитализации, еще какие-то бумаги, разговаривали с людьми в полицейской форме и с другими – в штатском. В памяти у Лены остался только молодой улыбчивый Иван в серой форме с погонами. Отчество Ивана она тут же забыла, а в знаках различия не разбиралась. Иван был похож на молодого Гагарина, только смотрел не доверчиво, а пристально, но лишь разговаривая с ним, она смогла заплакать, и плакала потом не переставая.

– Мне осталось не так много жить, чтобы я могла потратить месяц на больницу, – еле слышно, но решительно заявила тетка.

– Вы поступаете очень опрометчиво, – выговаривала им строгая пожилая женщина-врач, но они забрали тетку и поехали на дачу.

Обколотую лекарствами Елизавету Александровну уложили в постель, а Лена и Сергей долго сидели на крыльце, почти до самого утра.

Им казалось, что все страшное уже позади.

Машина с соседского участка уехала вслед за машиной Сергея. Лена постояла на безлюдной по случаю раннего времени улице, зажмурившись, подставила лицо нежному утреннему солнцу. На куст калины, растущий у забора Лучинских, села маленькая забавная птичка с синей грудкой, потопталась на ветке, вспорхнула.

Лена зачем-то прошлась по тропинке, повернула назад, замерла у забора соседей, опять осмотрела пустую улицу и решительно толкнула калитку. Повезло, она оказалась незапертой, не пришлось лезть через забор, через них Лена не лазила лет с восьми, могла и подрастерять навыки.

Стараясь бесшумно ступать по выложенной плиткой дорожке, приблизилась к дому, поднялась на крыльцо, дернула дверь. Та, естественно, оказалась запертой. По законам жанра следовало позвонить, чтобы убедиться, что дом пуст, но она не стала. Стараясь держаться за кустами черноплодной рябины, прошлась вдоль дома, трогая рамы. Одно окно на веранду, как она и надеялась, оказалось приоткрытым. Его Лучинские оставляли приоткрытым в любую погоду, закрывали, только когда уезжали в Москву больше чем на пару дней.

Однажды маленькую Лену у соседей застала сильная гроза. Ливень был такой, что за стеной льющейся с неба воды не стало видно даже ближних кустов. И молний не было видно, только слышался почти непрерывный громовой грохот.

– Нонна, закрой окно! – закричала тогда маленькая Лена, она очень боялась, что залетит шаровая молния.

– Зачем? – удивилась хозяйка, включая свет: от грозы сделалось совсем темно. – Посмотри, как хорошо. Свежесть какая!