Во время этого очередного – последнего – последнего прощания в дверь постучала Крайне Скорбящая Патрисия, навострившаяся применить тонкий прием под названием «У меня закончилась зубная паста», но услышала из-за двери, что сейчас не самое подходящее время ломиться к Хуану.

Когда я спустилась к такси уже и вправду в последний раз, там стоял Рутгер.

– До свидания, Оушен, – сказал он. – Я только хотел сказать, ну, чтобы ты знала… я сказал всем ребятам, что ты отменила обед с карри.

Я почти ничего не видела по дороге в аэропорт. Глаза все еще были опухшими, мысли туманились. Теперь, когда я уже точно опоздала на самолет, меня не тянуло обратно к Хуану. Я пыталась придумать, что сказать служащим авиакомпании. Вообще-то я предпочитаю всегда говорить правду. Я даже не знаю, в чем тут причина: то ли я не люблю врать, то ли не умею. Конечно, я не люблю врать. Потому что не умею.

И уж конечно, фанфары правды, фимиам прямоты и искренности – это чего-то, да стоит, и характеризует тебя с самой лучшей стороны? Со мной такое случилось впервые: что я совершила такой безответственный поступок. Но, к сожалению, примерное поведение за последний двадцать один год в данном случае не стоит вообще ничего. Я не могу заявить служащим авиакомпании: «Я никогда никого не подводила, ни разу в жизни, так что, будьте любезны, посадите меня на самолет бесплатно. Вот моя справка, что я не больная на голову. Спасибо за проявленное понимание». Нужно заставить себя сказать что-нибудь вроде: «Понимаете, сегодня утром у меня приключился приступ безудержного полового влечения, и я ничего не могла поделать», – и мне, может быть, посочувствуют, потому что, я думаю, в каждом из нас живет зверь, и иногда этот зверь начинает беситься, и если ты не удержишь его один раз, только раз, это, наверное, простительно.

Я решила остановиться на запасном варианте, который всегда есть у женщины: разрыдаться в истерике. В неприятной или затруднительной ситуации мужчины, как правило, полагаются на угрозы применить силу. Они размахивают кулаками, мы плачем. С таким лицом, как у меня, история про нападение и ограбление en route в аэропорт – с потерей билета и денег – вполне сошла бы за правду. Я хотела добавить какую-нибудь трагическую деталь, например, что мне надо навестить друга в больнице (он лежит в коме) или успеть на похороны (сестры), но потом подумала и решила, что это будет уже чересчур.

Когда я подлетела к стойке регистрации и объяснила, что опоздала на самолет, потому что меня ограбили по дороге, женщина за стойкой сказала:

– Вам повезло.

Сперва я подумала, что ослышалась; что она сказала «не повезло». Но нет, не ослышалась. Я опоздала не на самолет. Я опоздала на авиакатастрофу.

Не сказать, чтобы это было такое уж страшное испытание по сравнению с тем, куда придется поехать Одли, но провести испытание было необходимо.

Мы прошлись по Санк-Айленду. Тихий маленький городок, где никогда ничего не происходит. Совершенно плоский – напоминает большую неухоженную лужайку. Залив Хамбер сегодня утром какой-то совсем уже непривлекательный. Хотя, может быть, он такой всегда. Повсюду – сырость и слякоть: то ли из-за реки, то ли из-за тяжелых дождевых туч. Унылая серость совершенно не красит город. Хотя, как однажды признался Одли, там всегда серо и пасмурно.

– В первый раз я увидел солнце, когда мне было шесть лет.

И ведь там живут люди. Почему, интересно? Да, там спокойно и тихо, и если ты хочешь быть фермером, то земля – она везде земля. Но до ближайшего магазина – несколько миль, причем в магазине – двадцать пачек сигарет, десять банок печеных бобов, пять шоколадных батончиков и одна бульварная газетенка.

Одли обращает мое внимание на спасательную станцию на том берегу.

– Мой отец был спасателем.

– Ты, наверное, им очень гордился. Он спасал жизни.

– Да, я и теперь им горжусь. Они рисковали собственной жизнью, спасая, как правило, полных придурков. Отец спас немало таких кретинов, но больше всего я горжусь, что одного из них он спихнул обратно.

– Обратно в воду?

– Их подняли по тревоге. Был шторм в десять баллов. Какой-то банкир, которого предупреждали, что так не надо, все-таки вышел в море. Его яхта перевернулась. Их катер тоже едва не опрокинулся несколько раз. Отец потом говорил, что это был самый сложный из всех его рейдов. Когда они вытащили из воды этого идиота, он сразу же начал орать: «Почему вы так долго?! Я подам на вас жалобу!» А мой отец говорит: «У вас еще есть возможность сказать „спасибо“. Даже не обязательно, чтобы искренне». – «Спасибо? За что?!» – «Вы правы. Действительно не за что», – говорит мой отец и сталкивает его в воду.

– Но потом он его выловил снова, да?

– Нет.

– И ему не было стыдно?

– Нет. Как он сам говорил: почему мне должно быть стыдно, что я сбросил кого-то в воду? Северное море само разберется, чего и как.

Мы подходим к птичьему заповеднику. Когда наблюдаешь за птицами, это всегда успокаивает. На пару минут. Воздух, наверное, был бы бодрящим – если бы я могла его вдохнуть.

– Тут очень спокойно,

– Не всегда, – отзывается Одли. – Всякое бывает. Однажды меня ограбил старенький пенсионер.

Я смеюсь.

– Нет, я серьезно. Я возвращался домой поздно ночью, и ко мне вдруг подходит такой маленький щупленький старикашка. Вообще еле идет. Помню, я еще подумал, что зря его выпустили на улицу одного, без присмотра. Ему было лет восемьдесят, не меньше. И он был не из тех, о ком говорят, что для своих лет он хорошо сохранился. И вот он подходит ко мне, преграждает мне путь и говорит: «Если не хочешь себе неприятностей, гони деньги». Бедный дедулька, наверное, был не в своем уме. Я обхожу его, иду дальше, но он лезет рукой мне в карман, так что приходится его толкнуть, чтобы он от меня отстал. И он говорит: «Если не дашь мне денег, я сейчас позову полицию. И скажу им, что ты пытался меня ограбить». Представь себе: три часа ночи, я, молодой и здоровый бугай, личность, тем более известная в местной полиции, и он, трясущийся старикашка, божий одуванчик. Кому ты поверишь? Даже если мне ничего не пришьют, все равно эту ночь мне придется прокуковать в полиции. Я бросаюсь бежать, но я как раз возвращался с танцев, где слишком много выпендривался и поэтому растянул лодыжку, так что я не могу бежать быстро, а этот старый мерзавец ковыляет за мной и орет: «У меня с собой бритва, и я ею воспользуюсь, можешь не сомневаться. Стой или я сейчас сильно порежусь». И я подумал, что будет проще дать ему денег. Даю ему, значит, пятерку, а он говорит: «И это все?! Ты что, нищий?;» В общем, я ему отдал еще и ботинки.

– Представляю, как тебе было неловко.

– Бывало и хуже.

Я слышу приглушенный звук удара. Одли чертыхается.

– Что это было?

– Мой нервный тик.

– И давно у тебя этот тик?