я не могу заставить себя это произнести, во всяком случае, вслух. И изо всех сил надеюсь, что он не спросит об этом. Не спрашивать, ничего не говорить, ни на чем не настаивать. Наверняка именно такой политике и нужно следовать.

Тут с заднего сиденья доносится поскуливание. Мерфи тактично напоминает, что любой аппетит к подсматриванию, даже его, имеет свои границы. Карл тянет руку, чтобы открыть дверцу.

— Пойди побегай, приятель.

— Нет! — Я сажусь и хватаю Карла за руку прежде, чем он успевает открыть дверцу. — Не делай этого!

— Почему? Мы свое удовольствие получили, почему же бедняге тоже не развлечься?

— Потому что я пообещала не спускать его с поводка.

— Пообещала? Впервые за время нашего короткого знакомства Карл, похоже, начинает раздражаться. — Кому пообещала?

— Моему другу. Хозяину Мерфи.

— Вот как. Так ведь твоего друга здесь нет? Или подруги?

— Нет. — И слава богу. Я на секунду представила себе Джерри, запихнутого на заднее сиденье вместе с Мерфи и наблюдающего, как мы с Карлом трахаемся. — Карл, я не имею права пустить его бегать.

— Господи, да ведь мы в средине неизвестно чего. На мили вокруг ни одной машины, и я сомневаюсь, что в последние сто лет здесь хоть единожды видели медведя. Чего, черт возьми, ты боишься?

Я чувствую, как краснею до корней волос, попав в ситуацию, более абсурдную, чем Карл способен себе представить. Вот я тут сижу и цепляюсь за свое обещание не спускать Мерфи с поводка, как будто это какой-то жалкий обрывок чести, плавающий в море моего вероломства. Ведь еще совсем недавно я считала, что люблю Джерри. Разумеется, без всяких обязательств. И, конечно, никаких клятв, о которых Джерри мог бы мне напомнить. И все же, вот здесь, в середине неизвестно чего, как выразился Карл, в глубинке и по уши в любви, я ощущаю потребность придерживаться того, что осталось от моей честности, даже на самом низшем уровне. Хотя, возможно, на более высоком уровне мое слова ничего не значат.

Я начинаю приводить в порядок свою одежду.

— Послушай, я выйду и немного погуляю с Мерфи. Раз уж, как ты говоришь, он тоже имеет право на прогулку. — Избегая взгляда Карла, я наклоняюсь назад, чтобы прицепить поводок к ошейнику. — Просто подожди меня в машине. Я недолго.

Когда через несколько минут мы с Мерфи возвращаемся, я застаю Карла, повалившегося на руль в припадке хохота.

— Что такого смешного?

— Ничего. Ты. Твоя одежда наполовину расстегнута, а ты топаешь по стерне с собакой на поводке в виде украшения.

Я сажусь рядом с Карлом и тоже начинаю смеяться. Первый маленький ухаб на дороге любви вроде бы преодолен. В машине стоит явный запах секса, пряный и солоноватый, и я прикидываю, примет ли Карл какие-нибудь меры, чтобы избавиться от него, прежде чем вернет машину жене.

Затем я наклоняюсь назад, чтобы отстегнуть поводок. И мне в глаза бросается нечто, чего я раньше не заметила: детская коляска, сложенная и засунутая в угол багажника, как какое-то дохлое насекомое. Ее вид действует мне на нервы. Как будто я повернулась и увидела одного из отпрысков Карла, уставившегося на меня с заднего сидения.

— Карл… там сзади детская коляска.

Ничуть не удивившись, он оборачивается.

— Черт, ведь я же говорил Вив, чтобы она спрятала эту проклятую штуку в погребе или отдала кому-нибудь. Тоби все равно уже слишком для нее большой.

— Тоби?

Карл укоризненно качает головой, хотя ко мне это никакого отношения не имеет.

— Ему иногда все еще нравится, чтобы его повозили. И Вивьен не может отказать. Он же самый младший.

Младший? Я понятия не имела, просто ли я повторила это слово или задала вопрос. Ответ совершенно очевиден. Тоби — еще один ребенок Карла. Насчет существования которого я до последнего момента находилась в счастливом неведении.

— И сколько лет сейчас Тоби?

— Дай подумать… около четырех? Неужели столько? Да, скоро четыре года будет. Ну и ну!

Действительно — ну и ну! Мимоходом я отмечаю, как сильнее проступает британская «принадлежность» Карла каждый раз, стоит нам коснуться темы, которая представляется ему опасной. Спокойнее, не надо волноваться.

— Карл, ты хочешь сказать мне, что у тебя трехлетний ребенок?

— Да, как я уже сказал, ему скоро будет четыре. — Кажется, Карл вовсе не смущен тем, что его поймали, когда он попытался тайком протащить еще одного отпрыска на корабль наших взаимоотношений.

— Но ведь когда ты впервые говорил о детях, ты сказал, что у тебя две дочери. Двенадцати и девяти лет от роду.

— Так оно и есть. В смысле, две девочки. Тоби… я тогда о нем как-то не подумал.

Как-то!

— Карл, дело в том… что ты мне не сказал.

Он разыграл полное неверие.

— Не может быть, чтобы я тебе не говорил про Тоби. Зачем мне это? — Он взял меня за руку. — Ты помнишь то утро после первой ночи, проведенной вместе?

— Конечно, помню. — Господи, разве могла я забыть? Любовь, которой мы занимались в ту ночь, самый первый раз, когда мы… — Ты сказал, что у тебя двое детей. У одной в тот день было в школе представление. — Я не отдернула руки, но она была безжизненной, как чья-то выброшенная перчатка.

— Две дочери, я сказал. Солнышко, если ты забыла про маленького Тоби, или я забыл, так это вполне естественно. Мы ведь только узнавали друг друга. И вообще, совершенно не из-за чего расстраиваться, верно?

Верно то, что, когда пальцы Карла ласкают мою ладонь, мне трудно точно вспомнить, что такое говорил он мне о своих детях бессчетное количество веков назад, после нашей горячей совместной ночи, когда он сидел в моей столовой с видом человека, который находится у себя дома, и никакого другого дома у него нет. Верно и то, что говорить о своей семье Карл не любит. Да я его на это и не толкаю. Как ветеран многочисленных отношений с Женатиками, я уяснила одно: всегда напоминай им проверить перед уходом, на месте ли семейные фотографии.

С другой стороны, Карл стремится изобразить из себя кого угодно, но только не Женатика. Как могло воспоминание о трехлетием ребенке вылететь из его памяти, да и из моей тоже?

— Карл, скажи мне, когда вы с Вивьен разошлись?

Коротенькая пауза, или мне показалось?

— Я же говорил. Довольно давно.

— Но если Тоби всего три года…

— Мы с Вивьен разбежались как раз незадолго до того, как он появился. Бедняжка. Не его вина, что он родился так не вовремя. Но ведь он все равно родился. И