– Слышь, дед?! Ладно, подвезу. Только одно странное движение с твоей стороны или в развалинах – сразу в голову стреляю, усек?

– Конечно, доченька, усек! – согласно закивал старик.

– Давай, садись быстрей, а то мало ли, кто еще тут разгуливает в вашем Ростове.

Старичок удовлетворенно кивнул, подошел к «хаммеру» и открыл дверь. Тут же в кабине стало холодно, словно вместе со стариком ворвался ветер и выстудил все тепло. То ли Сова уже привыкла к теплу, обеспечиваемому печкой «хаммера», то ли на улице и впрямь похолодало. Макаренко подняла воротник и накинула капюшон маскхалата, но все равно не смогла защититься от холода, будто весь его сгенерировал лично старик. Но это, конечно, полная чушь. Не мог дедок ничего генерировать.

– Куда довезти-то тебя, старче? – спросила Софья совершенно серьезно. Она высматривала среди обездвиженных войной машин съезд с дороги.

– А ты езжай, а я покажу, – старик махнул рукой вперед. – Вон и съезд, а там под мост ныряй. К Кремлю поедем!

– К Кремлю? – вздрогнула Макаренко. – К какому еще Кремлю? Неужто московскому?

Она посмотрела на старика со смешанным чувством удивления и ужаса. Отец всегда говорил, что на Москву скинули все, что только возможно. И теперь там не то, что люди, черти не водятся!

– Да ты не серчай, дочка, – слегка насмешливо проговорил старичок. – Здесь, в Ростове, свой Кремль есть. Ух, и красивый… был. А теперь с московским их многое объединяет. Ты, главное, не бойся, я с тобой. Странное случится – на меня положись. Я не робкого десятка, я до войны батюшкой был. А война много чего изменила, а многое сделала почти одинаковым. Вот и Кремль Москвы уже не такой отличный от нашего. Здесь тоже жуть живет, но своя, особенная, я бы даже сказал – кошмарная.

– Чего же тут жуткого? Обычные пустые дома с пустыми же окнами. Даже зверей нет.

– Э-э-э, дочка, погоди. Не все в мире появляется сразу. Надо иногда хорошенько присмотреться. И тогда… и тогда открывается удивительное или неприятное. Тут уж зависит от того, кто смотрит. Кто-то видит те же лица, что и до войны из окон смотрели, кто-то вместо них – пустоту. Кто-то замечает легкие тени на дороге, в подъездах, подворотнях, а кто-то ощущает лишь холод их присутствия…

Сова, меж тем, все больше хмурилась. Слова старика вызывали какое-то смутное беспокойство. Странное объяснение жути, творящейся вокруг, рассуждения о схожести с московским Кремлем. Нечто необычное было во всем происходящем, будто девушка вновь вернулась в детство, когда отец рассказывал ей страшные байки о стране, в которой они жили, и о том, чем, по его мнению, бомбили Россию. Тут же вспомнились слова, которые для девочки четырнадцати лет ничего не значили, а сейчас, казалось, начали обретать смысл:

«Я, когда работал в застенках Лубянки, кое-чего почитал из секретного. Еще во времена СССР ученые работали над многими проектами, научность которых вызывала вопросы. Но, тем не менее, факт налицо. Почти во всех проектах того времени прослеживается уклон в мистическую сторону. Я уж не знаю, как все это работало, но, возможно, работало, если уж СССР победил фашизм, тоже с огромным удовольствием принимавший на вооружение мистику и магию…

Знаешь, дочь, это я скорее себе рассказываю, закрепляю. Ты не поймешь, да и рано тебе об этом знать…

Вот, думаю, что означает сие творение? Это – пентаграмма, а это – звезда. Похоже? Так раньше это каждый ребенок в стране носил, каждый подросток, а взрослые – образ вождя на фоне кровавого флага. А еще эти звезды висели над самой значимой частью нашей страны: на всех башнях Кремля. Алые, как и сама кровь, которую пролили миллионы людей, строя страну. Очень странно все это. А вот эти здания? Великая библиотека, генштаб… Если посмотреть сверху, они образовывали ту же звезду. Зачем все это, если не для того, чтобы призвать на помощь потусторонние силы? Вот и я не знаю. А как насчет мумии вождя в центре страны, которую так и оставили, даже когда страна развалилась? Что она символизирует? Для чего нужна языческая пирамида в центре столицы? Эх, столько вопросов, и ни одного ответа. Но одно я знаю точно: чем бы ни занимались правители прошлого, они нарушили мировое равновесие, пытаясь обрести власть над неведомыми им силами…

– Что? Ты считаешь, против нас применили одни ядерные бомбы? – отец рассмеялся, подобно помешанному. – Да, как минимум, около сотни различных разработок! От ядерных бомб – до нейтронных, от простого до безобразия кинетического оружия – до лазерного и энтропийного, изменяющего саму суть пространства, от бактериологического – до генетического. Каждый раз наука сначала училась убивать, и только годы спустя переносила часть знаний в мирную сферу. Откуда столько мутантов повыскакивало? Ведь радиоактивность для любых тварей – скорее, вред, нежели скачок в развитии. Высокая радиация ничего, кроме сбоя, в организме вызвать не может. А тем более – создать новую ДНК, которую разрушает. А вот генетическое оружие, разработки которого велись вдоль всего периметра России, на американских базах в Казахстане, Украине, Грузии, может. Насколько помню, та же технология CRISPR сулила науке великие вещи в начале нулевых. Так то – мирной науке. А военной? Не сомневаюсь, что эта технология появилась у военных намного раньше, и эти гады узнали о ней гораздо больше. Я по-другому не могу объяснить появление пугающих мутаций у животных. Не сомневаюсь, что где-то в эпицентрах событий мутирует и человек. Да так, что никакая эволюция додуматься не в состоянии. Помнишь бабочку-капустницу, что видели прошлым летом? И которую я запретил тебе трогать? Ага, которая была размером с сам кочан капусты. Так вот она раньше много меньше была, и без жал на крыльях. Я поэтому и запретил тебе ее касаться, что опасался – она могла быть ядовита. И ведь всего восемь лет прошло после войны! Что будет через двадцать? Боюсь даже представить! И боюсь в то время жить! Динозавры, конечно, вряд ли появятся, но вот пятиногие, шестиголовые, многокрылые твари – точно. Ведь по большей части, ДНК у всех видов на Земле идентичны, и если найден универсальный механизм редактирования генома, то может быть создано универсальное оружие. Что, боюсь, и случилось…»

Все это отрывками всплывало в памяти Макаренко, пока они ехали по одной из улочек Ростова. Странное дело, счетчик Гейгера давно помалкивал в рюкзаке, а в городе стояла невероятная тишина, и ни одного живого существа вокруг – словно все вымерли. Зато чудовищные растения, слабо пульсирующие пурпурным, тянулись из-под зданий, рушили фундамент, а потом вгрызались в стены, прорастая сквозь них.

– А что тут случилось? – заинтересовалась Софья. – Вроде радиации нет, а и людей нет. На подъезде к городу я видела табличку, что тут опасно, но раз никого нет, то и опасности – тоже?

– Э-э-э, доча, – протянул старик. – Не всегда, если нет людей, то и опасность отсутствует. Приглядись, – попутчик в грязно-серой хламиде указал вперед. – Не замечаешь? А меж тем, чем ближе к славному Кремлю, ближе и они.

– Кто – они? – недоумевала Софья, не обнаружив ровным счетом ничего. О чем говорит этот человек? Что она должна увидеть? Как-то все больше эта ситуация смахивает на чью-то фантазию, психическое отклонение. И если уж говорить откровенно, то ее отклонение.