В этот вечер в «Горном козле» не играли в карты. Каспер Саротт и Нина скучали за столом завсегдатаев. Единственным посетителем был Джан Шпрехер, сидевший за своим постоянным столиком с застывшим взглядом перед полупустым бокалом. Он все еще был в черном костюме и в черном галстуке. Когда после мессы он хотел выразить Луци Баццелю свои соболезнования, тот не подал ему руки.

В девять часов Педер Беццола закрыл кухню, которая в этот вечер так и осталась невостребованной, и вышел в трактир. Джан Шпрехер махнул ему рукой, подзывая к столику.

— Хочешь, я тебе кое-что расскажу? — спросил он повара.

— Валяй, — ответил тот и сел.

— Только чтобы все осталось между нами.

Тучи повисли над долиной, словно опрокинутое море тумана.

Соня опять пожертвовала своим обеденным перерывом ради пробежки. Ведь причина, по которой она не всегда могла соблюдать свое железное правило — каждый день делать хоть что-нибудь для поддержания формы, — теперь лежала под двухметровым слоем земли.

Она бежала по пешеходной дорожке, соединявшей деревни на южных террасах Нижнего Энгадина. Под ней был Валь-Гриш, над ней — всего в нескольких метрах — плотный пепельно-серый слой облаков, из которого время от времени доносилось грубое звяканье коровьих колокольцев.

Дышалось ей легко. Она объясняла это тем, что ей уже несколько дней подряд удавалось подавлять в себе курильщика. Возможно, положительную роль тут сыграло и общее облегчение, омраченное лишь фальшивой эсэмэс с украденного телефона Малу.

Впрочем, было еще кое-что, в чем она не могла не признаться себе: она, похоже, была немного влюблена.

Пешеходная дорожка пересекала маленькую улочку, состоявшую из разного рода сельскохозяйственных объектов. Соне нужно было повернуть на нее, чтобы сократить путь и не опоздать на работу. На половину третьего у нее был записан какой-то новый пациент, которого она еще не видела.

Море тумана у нее над головой еще больше потемнело. Не успела она добежать до первого дома на окраине деревни, как с неба посыпались первые тяжелые капли. Через несколько минут в пересекавших дорогу желобах зажурчала коричневая вода.

Спортивный костюм прилипал к телу, руки быстро замерзли, а по волосам, торчавшим из-под бейсболки, холодная вода струилась прямо за воротник.

Деревенская улица расплылась перед глазами в этой бурной пляске дождя. Фрау Бруин даже включила свет в своей лавке — так вдруг стало темно.

Соню догнала какая-то машина и поехала рядом. «О господи, еще один кобель!» — подумала она и решила бежать дальше, не обращая на него внимания. Но потом все же остановилась.

Рядом с ней затормозил черный «Пассат». Водитель, перегнувшись через пассажирское сиденье, открыл дверцу.

— Ну, давай, садись быстрее!

Это был Мануэль.

Соня села вперед.

— Я и не знала, что у тебя есть машина.

— Не все мужчины хвастаются своими автомобилями.

Дворники на стекле работали в ускоренном режиме, но не поспевали за потоками, в которых расплывались дома.

— Только о погоде — ни слова, договорились? — сказал Мануэль.

— Хорошо. О погоде говорят туристы и хозяева гостиниц.

Еще перед дверью процедурного кабинета Соня почувствовала неладное. Изнутри шло какое-то прозрачное цветное излучение, но она пока не могла определить его цвет.

Она медленно нажала ручку вниз и осторожно вошла.

На массажном столе лежала женщина, накрытая по самую шею простыней и озаряемая калейдоскопом световой установки. Она лежала на животе. Соня не могла видеть ее лица.

Исходившее от нее излучение, доминировавшее над остальными тонами, окружало ее цветной тенью. Это был жидкий ультрамарин.

Соня сразу же поняла, кто эта женщина.

— Соня, не уходи!

Вероятно, она почувствовала, что Соня готова развернуться на месте и уйти.

— Тебе совсем необязательно делать мне массаж. Я просто хочу с тобой поговорить.

Все тот же тон. Дружелюбный, но не терпящий возражений. И так же, как прежде, этот тон принес ей желаемый результат и на этот раз: Соня закрыла дверь и прошла к изголовью массажного стола.

И вот она лежала перед ней, положив голову на скрещенные руки и отвернув в сторону лицо. Серо-голубые, подстриженные, как у девочки, волосы до плеч, которые теперь были скрыты под косметической шапочкой. Ногти на все еще не старых руках, как и прежде, накрашены все тем же розовым лаком. Pearl Orchid.[29]Соне приходилось покупать его для нее в магазинах дьюти-фри. Не потому, что та не могла себе позволить купить его по обычной цене — просто это была одна из бесчисленных мер, обеспечивающих ее присутствие в семейной жизни сына.

— Тебе нравится эта работа?

— Иногда нравится, иногда не очень. Как, например, сейчас.

— Ну, один час придется тебе потерпеть. Я за него заплатила.

— Я не шлюха, с которой можно за одну и ту же цену трахаться или беседовать.

— Я ничего не знаю о шлюхах.

— Зато я знаю. Благодаря твоему сыну.

На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Соня мысленно записала себе одно очко. Однако ее бывшая свекровь быстро оправилась от первого удара.

— Если мужчина идет к проститутке, значит, в его супружеской жизни что-то не так.

Соня не ответила.

— Извини, Соня. Я не хотела этого говорить.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужна всего лишь твоя подпись.

— Ты ее не получишь.

«Маман» повернула голову. Соня увидела наконец ее лицо. Она была в прекрасной форме. Мышцы рта и брови в очередной раз подтянуты, дряблые веки разглажены.

— Я тебя понимаю, Соня.

— Сомневаюсь.

— Мне с «папа» в свое время тоже пришлось нелегко.

— Что ты говоришь! Он тоже пытался тебя убить?

— Фредек не пытался тебя убить, Соня. Это был несчастный случай. Я же его знаю. Да, он немного вспыльчив, но он и мухи не обидит.

Соня оттянула пальцем нижнюю губу и наклонилась к ней.

— Вот, посмотри! Ты видишь этот шрам? Это работа твоего кроткого сыночка. А огнестрельную рану я не могу показать тебе только потому, что он был пьян как свинья и просто не смог в меня попасть.

— Это называется временная невменяемость.

— А кто мне гарантирует, что он опять не нажрется до временной невменяемости и не доведет начатое дело до конца?