— Заяви на этого скота в полицию. Расскажи все, что он сделал. Чтобы его обезвредили.

Соня не повысила голос, но придала своим словам большую выразительность, с силой надавив пальцем в рефлекторную зону желудка. Барбара Петерс втянула воздух сквозь зубы.

— Прости, — сказала Соня.

— Хорошо. Я прямо сейчас позвоню в полицию.

как его зовут

кого

того из-за которого ты не возвращаешься

фредерик

я о другом из-за которого ты осталась

боб он пианист

о ну тогда оставайся

Небо — как угольный мешок. Слившиеся друг с другом черные мокрые скалы. Почти синие леса. Зеленые, как водоросли, луга.

Джан Шпрехер полдня рубил на дрова сучья с поваленных ветром деревьев. Теперь он вез к дому предпоследнюю порцию, осторожно ведя тяжелогруженый трактор по раскисшей, болотистой полевой дороге, уходящей вниз. На первом крутом повороте у Фунтаны он выехал на главную дорогу, проехал по ней до следующего виража и через пятьдесят метров повернул на грунтовку, ведущую к его усадьбе.

На асфальте остались бурые глинистые следы от комьев земли, отбрасываемых крупными протекторами.

Было еще только шесть часов, но Рето Баццель уже включил ближний свет. Он ехал на молочную фабрику. В цистерне было почти пять тонн молока. Сдвинув на лоб зеркальные очки, он слушал ревущую из четырех динамиков музыку — «Rebel Music» Боба Марли.

У него с утра было хорошее настроение. Он то и дело представлял себе вытянувшиеся физиономии этих дамочек из «Гамандера» и каждый раз не мог сдержать смеха. Особенно теперь, после косяка, выкуренного на опушке леса.

Дорога была сухая, «Паджеро» катился как по рельсам. Входя в S-образный поворот у Фунтаны, Баццель почувствовал, что может не вписаться в него, и нажал на тормоз.

Джан Шпрехер возвращался в лес с пустым прицепом, чтобы забрать остальные сучья. У выезда на главную дорогу ему открылось странное зрелище: к грязи на асфальте примешалось что-то белое и темно-розовое.

Он выключил передачу, поставил трактор на ручной тормоз и вылез из кабины. Белая жидкость, струившаяся по дороге, оказалась молоком. А темно-розовый ручеек, который с ним перемешивался?

— Merda![26]— выругался Шпрехер и заковылял по дороге на подъем.

За поворотом он увидел перевернутый джип. Машина лежала на крыше, вклинившись между двумя соснами у откоса. На почти отвесном склоне видны были следы колес. А чуть выше, там, где джип улетел с дороги, торчали расщепленные стволы двух молодых лиственниц.

Оторвавшаяся цистерна осталась на обочине. Она напоминала огромную помятую банку из-под пива.

Чем ближе Джан Шпрехер подходил к месту аварии, тем сильнее тарахтенье его трактора заглушала музыка, раздававшаяся из искореженного джипа. «We're gonna chase those crazy baldheads out of town…»

Рето Баццель, которого вышвырнуло из кабины, лежал на дороге с неестественно вывернутыми руками и ногами. Кровь из огромной раны на шее смешивалась с молоком, которое все еще лилось из цистерны.

Джан Шпрехер перекрестился.

С неба неожиданно обрушился ливень.

До конца рабочего дня оставался еще час. В бассейне уже два часа не было ни одного посетителя. Соня и Мануэль сидели перед стеклянной стеной на скамье из полированного гранита. Отсюда можно было обозревать оба бассейна или любоваться пейзажем. Они сидели спиной к бассейнам.

Соня рассказала, как сильно на нее подействовала эта история с Банго. Мануэль ограничился одним-единственным комментарием:

— Значит, она все же не такая бесчувственная тварь, какой кажется.

Потом они долго обсуждали Сонину версию случившегося и сошлись на том, что главный подозреваемый — Рето Баццель. В конце концов эта тема им надоела, они перепробовали несколько других тем, пока не остановились на фрау Феликс.

— Она наверняка член какой-нибудь секты. Такое часто бывает с этими старыми девами: их религиозное безумие рано или поздно прорывается наружу.

— Она произнесла какое-то заклинание и облила меня святой водой. Как будто я сам черт.

— Миланский черт! — рассмеялся Мануэль.

Соня не разделяла его веселья.

Бассейн уже погрузился в предвечерний сумрак серого ненастного дня. Но им было лень вставать и включать свет.

Дождь пошел так буднично и деловито, как будто лил всегда и лишь на минуту сделал паузу. С неба словно упал прозрачный клетчатый занавес, напоминающий крупноформатный экран кинотеатра, когда сидишь к нему слишком близко. Монотонный шум водопада играл роль звуковой дорожки к немому дождю за стеклянной стеной.

По дороге проехал трактор. Соня узнала хромого крестьянина. Он ехал быстро, словно спасаясь бегством от дождя.

— А почему она не выходит на работу?

— Фрау Феликс? Заболела. Это все, что я знаю. Но ничего страшного — если ты на это надеялась.

— Ничего страшного… Пусть хоть подольше посидит на больничном.

Какое-то время они молчали, глядя на бесцветный подводный пейзаж за стеклянной стеной. По дороге, уже в обратном направлении, проехал старый «Лендровер», за ним «Фольксваген» и японский джип. Замыкал колонну на некотором отдалении трактор хромого крестьянина.

— Чего это они разъездились? В такую-то погоду… — заметил Мануэль.

Одна за другой проехало еще несколько машин, в том числе красный «Лендровер» пожарной команды.

— Не иначе что-то случилось, — откликнулась Соня.

Они с растущим интересом наблюдали за необычной активизацией деревенского транспорта.

Минут через двадцать на большой скорости в том же направлении проехала полицейская патрульная машина. А чуть позже машина «Скорой помощи».

— Авария, — с уверенностью произнес Мануэль.

Соня кивнула.

Когда, закончив работу и переведя велнес-центр на ночной режим, они шли через холл к себе в комнаты, у стойки портье им наконец сообщили, что произошло.

— Рето Баццель… — сказала Мишель. — Сборщик молока. Разбился насмерть.

Соня с Мануэлем переглянулись.

— А как это случилось? — спросила Соня.

— Сам разбился, других участников ДТП не было. Это все, что мне известно.

Комната Мануэля находилась в другом конце отеля. У лестницы они расстались.

— Теперь остается лишь надеяться, что это и в самом деле была его работа, — ухмыльнулся Мануэль.

Соня попыталась сделать шокированное лицо, но она и сама об этом подумала.

У входа в «Горного козла» лежали грязные тряпки, от которых в трактир вели многочисленные следы. В гардеробе висели мокрые ветровки и пальто. На полке для головных уборов пестрели кепки, охотничьи шляпы и полиэтиленовые дождевики. От стола завсегдатаев, где в это время всегда стоял привычный вечерний гомон, доносилось лишь тихое бормотание, как будто каждый читал свою собственную молитву.