Девушки обступили Мередит.

— Эй, солнышко!

— Эй, цыпа!

— Идите на хуй, — говорит Мередит. Она все еще сидит, голова ее опущена к коленям. Одна из девушек толкает ее.

Я ослеп. Я истерически моргаю, хлопаю себя по глазам, чтобы вытряхнуть песок, все еще не понимая, ослеп ли я, погибнем ли мы оба. Какая нелепая смерть. Неужели умирают вот так? Может, мы все-таки сможем от них убежать? Я не позволю, чтобы нас убили. У них есть оружие? Пока незаметно. Тоф, Тоф. Я моргаю, отчаянно разлепляю глаза, и мне удается прочистить один. Я снова встаю, снова поднимаю полотенце и держу его вокруг талии, словно только что вышел из душа.

Они окружили нас кольцом, причем распределились почти идеально: парень, девушка, парень. Очень странно…

Одна из девиц подходит ко мне сзади, пытается сорвать полотенце у меня с пояса. Я не понимаю, что им надо. Предполагаю, что парень, который рылся в моих штанах, вытащил бумажник. И что дальше?

— Отвали на хуй! — Я хочу развернуться к девушке. Осматриваю землю, пытаясь найти трусы. — Какого хуя, что вам надо?

— Ничего нам не надо, — говорит мужской голос.

— Бабло у вас есть? — спрашивает женский голос.

— Блядь, никаких наших денег вы не получите, — говорю я.

Кто вообще эти люди? Один мне улыбается. Такой невысокий, в федоре. Меня толкают в спину, я спотыкаюсь о полотенце, валюсь на песок. Мередит сидит, обхватив колени. Они что-то сделали и с ее брюками.

Стоят над нами, ухмыляются. Похохатывают. Их шестеро. Что, один ушел? Кажется, Мередит плачет? Трое парней, три девушки. У них за спиной светят автомобильные фары, и от этого у каждого по три-четыре тени. Куда делся еще один? Один высокий, второй среднего роста, третий, тот, что в шляпе, коротенький и выглядит старше остальных. Девушки — в юбках и черных кожаных куртках.

— Блядь, почему бы вам просто не оставить нас в покое? — спрашивает Мередит.

Нелепый вопрос на минуту повисает в воздухе. Дурацкий вопрос. Все наверняка только началось…

— Ладно, идем отсюда, — говорит короткий.

И они — о боже! — начинают уходить. Получается, надо было лишь попросить? Невероятно.

Коротышка, самый старший в этой компании, поворачивается ко мне:

— Слушай, чувак, мы тут просто типа подурачились. Извини.

И он бежит вдоль берега за остальными.

Все закончилось.

Они ушли, и я воспаряю духом. Вот недоебыши! В голове прояснилось, я полон сил, кровь струится по моим жилам. Случилось что-то важное. Мы живы, и мы победили! Мы сильные! Они нас испугались! Мы победили. Мы приказали им уйти, и они ушли. Я — президент. Я — олимпийский чемпион.

Я нахожу в песке свои трусы, они холодные, я их надеваю. Потом брюки. Мередит тоже надевает брюки. Я ощупываю свои карманы.

— Блядь.

— Бумажник?

— Ну.

Они уходят туда же, откуда пришли, и теперь в сотне шагов. Я босиком, и бежать очень приятно — я чувствую, что у меня сильные, быстрые ноги. Я мыслю четко и здраво. Есть ли у них оружие? Тоф, Тоф. Не сделаю ли я хуже? Нет, конечно. Я великан, я — капитан Америка[91]. Пробежав полпути, кричу им:

— Эй!

Они не реагируют, они потрясающе спокойны.

— Эй! А ну стойте, черт возьми!

Некоторые останавливаются и разворачиваются.

— Стойте, — говорю я.

Теперь останавливаются все. Ждут и смотрят, пока я к ним бегу.

В двадцати шагах останавливаюсь и упираюсь руками в бока, тяжело дыша.

— Значит так. Кто взял мой бумажник?

Пауза. Переглядываются.

— Никто его не брал, — говорит тот, кто в шляпе. На вид ему лет тридцать. Он смотрит на своих приятелей. — Кто-нибудь взял его бумажник? — Они качают головами. Вот ебучки.

— Слушайте, — говорю я. — Блядь, вы соображали, что делали? Вы понимаете, что у вас будут огромные проблемы, если мы сейчас со всем этим не разберемся.

Никто не говорит ни слова. Я киваю тому, кто постарше, низенькому:

— Мне с тобой об этом поговорить? Ты тут мужик?

Слова вылетают раньше, чем я успеваю их осмыслить.

Ты тут мужик? Именно это я только что сказал. Прозвучало неплохо. Так и положено говорить в подобных ситуациях. Впрочем, не уверен, что мне стоило вставлять в свою фразу «тут». Ты мужик?

Он кивает. Безусловно, он тут мужик.

Я делаю рукой жест, который означает: пошли в сторонку, поговорим. Пойдем туда. Он слушается. Да-да, он слушается. Вблизи он оказывается еще ниже ростом. Я смотрю на него сверху вниз; у него суровое загорелое лицо.

— Слушай, мужик, я не понимаю, какого хуя вы приходили, но теперь у меня исчез бумажник.

— Мы не брали твоего бумажника, амиго, — говорит он.

Он действительно сказал «амиго»? Это уродство, это как в «Джамп-стрит, 21»[92], но он и в самом деле сказал «амиго»…

— Слушай, — говорю я, — я вас всех запомнил. Я смогу вас всех опознать, всех до одного, и если вас заметут, говна, блядь, не оберетесь.

Секунду он осмысляет мои слова. Мой взгляд прожигает его насквозь. Это я тут мужик.

— Ну и чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы вы, блядь, отдали мне бумажник. Вот чего я хочу.

— У нас нет твоего бумажника.

Высокий его услышал:

— Да не брали мы его, блядь, бумажник.

— Значит так, — громко говорю я, на этот раз — всем. — Перед тем, как вы приперлись и стали выебываться, у меня был бумажник. Потом вы приперлись и стали выебываться, и теперь у меня нет бумажника. Полицейским, блядь, этого вполне достаточно.

Полицейским. Моим полицейским.

Коротышка смотрит на меня.

— Слушай, ну не брали мы твоего бумажника. Вот клянусь, не брали. Чего ты от нас хочешь?

— Значит так: сейчас вы пойдете со мной и поможете его найти, потому что если вы не пойдете со мной, я тут же звоню в полицию, а когда полиция вас, блядь, заловит, тогда уже они разберутся, куда делся мой бумажник.

Коротенький бросает на меня взгляд из-под полей шляпы и поворачивается к друзьям.