– Хорошо, – выплюнул он, его губы стали тонкими от ярости.

– Хорошо, – сказала я беззаботно и каким-то образом – каким-то образом – поняла, что мне удалось убедить себя во время этого разговора, что это была блестящая идея.

Что это замечательно, что Вон уделил мне столько свободного времени.

Что это прекрасно, что мы собирались целоваться, ласкать друг друга и, может, даже заниматься сексом.

На Земле не было ни единого шанса, что я почувствую что-то к Люциферу Младшему. Я не хотела влюбляться. Выходить замуж. Заводить детей. Вот почему я вытатуировала девиз Карлайла на внутренней стороне бедра.

Мне даже удалось убедить себя, что Вон, напрягающий свои мускулы перед Поупом, не доставит в будущем проблем, что я держу обоих парней под контролем.

На самом деле единственным горьким привкусом, от которого я не могла избавиться, было предательство папы. То, как он скрыл от меня правду о моей стажировке. Мне казалось, что мой отец скомпрометировал меня, чтобы помочь моему врагу, и я была зла на него.

Вон мне ничего не должен.

Но мой отец? О, он сделал это.

– И я имею в виду, что ты можешь причинять мне боль, – продолжил Вон, прочищая горло. – То есть кровь и другая хрень, если тебе это нравится.

Не знаю, почему меня так огорчило, что он предложил мне свою боль в знак нашей сделки. Мне нравилось причинять ему боль, когда он причинял боль мне. Но я не была знатоком боли, как он.

– Я этого не хочу, – осторожно произнесла я.

– Хорошо.

– Теперь, когда мы покончили с этим. – Я хлопнула себя по бедрам, отчаянно пытаясь выбросить из головы гнев и разочарование из-за моего отца. – Помнишь свой первый поцелуй с Луной?

– Смутно… – Румянец снова вспыхнул на его щеках. Он не смотрел на меня.

О, Вон.

– Я хочу, чтобы ты стер это из своей памяти. – Я встала над ним, согнув ноги в коленях, и обвила руками его шею. Медленно опустилась, обхватив коленями талию Вона. У него перехватило дыхание. Мое полностью остановилась. Воздух снова казался густым и влажным. Я устроилась на нем сверху, чувствуя, как его выпуклость прижимается ко мне.

– И все последующие со мной. Это твой первый поцелуй. – Мои губы порхали над его губами, когда я говорила.

– Лен. – Мое прозвище вылетело из его рта прямо в мой, страстно и отчаянно.

Веки Вона закрылись, несмотря на все его усилия держать себя в руках.

Но не мои. Я целовала и смотрела на него широко открытыми глазами.

Не было ничего прекраснее, чем наблюдать, как Вон Спенсер теряет контроль.

Вон

И вот.

Я, черт подери, сделал это.

Я поцеловал девушку, и мне это понравилось.

Слишком понравилось.

Это был не первый раз, когда я целовался с Ленорой Асталис. Но теперь у нас существовала договоренность, и я собирался выжать из нее все, пока не закончу эту чертову стажировку. Я собирался поцеловать ее, переспать с ней в конце концов, а затем выбраться из замка Карлайл человеком с нормальной сексуальной жизнью.

Может быть.

Ладно, скорее всего, нет.

После разговора с папой, когда он спросил, не гей ли я, я понял, что пора действовать и погрузить свой член не в одну киску. Люди начали замечать что-то неладное, и мне это не нравилось.

Следующие пару недель я провел, работая с семи утра до девяти вечера. Скульптура красиво преображалась. Теперь головы были пропорциональны, и я вырезал лица в деталях, вплоть до самой последней вены, морщинки и веснушки. Однако на то, чтобы привести в порядок каждый отдельный волос, ушли бы недели. Присутствие Леноры в студии, вероятно, сократило бы вдвое время, которое мне требовалось, но я не хотел ее помощи.

Хотя скульптура выглядела неплохо. Эдгар несколько раз приходил проверить эту штуку, бормоча ругательства всю дорогу от первой двери до второй, находящихся в моем подвальном помещении, о грибковом запахе и жуткой атмосфере. Но он сказал, что теперь моя душа отобразилась на скульптуре.

– Продолжай в том же духе, и ты получишь легкую продажу. Если бы ты мог ее продать. Как бы то ни было, это будет собственность Карлайла. Навсегда.

Держу пари, он не был бы таким самодовольным, если бы знал, что происходит после того, как я заканчиваю свою работу. Я убегал на мою вторую смену: заставлять его дочь, мою вторую половинку, каждую ночь стонать мое имя.

Хорошо, что в мои рабочие часы мне удавалось почти полностью избегать общения с людьми. Я просыпался каждое утро в пять тридцать, бегал трусцой, принимал душ, просматривал электронную почту, выпивая кофе, – отвечал папе, маме и Трою Бреннану, тому парню, который начал заниматься делом Гарри Фейрхерста – а затем запирался в подвале до начала занятий в восемь утра. Когда я заканчивал работу в девять вечера, люди уже расходились по своим общежитиям. Столовая была закрыта, и, кроме случайных панков, которые кланялись в моем присутствии, и случайной парочки, занимающейся петтингом, я не видел ни одного чертова лица.

Даже Арабеллу.

Определенно не Рафферти Поупа.

И, слава богу, не Гарри.

Я был уверен, что он держался настороже, несмотря на мое отсутствие в его жизни.

Он зашел так далеко, что подставил мою мать, чтобы убедиться, что я не стану мстить, так что я понял, что он не был таким тупицей, каким я его считал раньше. Хоть я и затаился на время, но это не означало, что я не работал над его уничтожением.

Потом были ночи с Хорошей Девочкой.

После душа и целой булки хлеба с маслом и ветчиной я проскальзывал в ее комнату и целовал ее в губы.

И шею.

И глаза.

И волосы.

Я был готов к большему – может быть, попробовать ее груди на вкус. Я к ним не прикасался, пока нет, но я думал о них с того самого дня, как она вышла из бассейна голой.

Лен заставляла меня сильно напрягаться, и это было одновременно нежелательным отвлечением и облегчением. Каждую ночь, после нескольких часов первой базы, я приползал в свою комнату с головокружением, потому что вся моя кровь приливала к члену, и дрочил до боли в руке, прежде чем отключиться в постели. Я кончал целыми галлонами. Я не часто кончал раньше, до того, как договорился о встречах с Хорошей Девочкой, и никогда так сильно. Мне пришлось забить это в поисковике, чтобы убедиться, что такое количество нормально.

По какой-то причине Ленора, казалось, была совершенно довольна тем, что выгоняла меня, как только мы заканчивали. Никто из нас не хотел ничего большего, так что я не умолял, мать вашу, о том, чтобы спать в обнимку. Лен не казалась мне навязчивой и не вела себя, как собственница, и мне это нравилось.