Перегнувшись через столик, Сёдерквист взъерошил жене волосы и поцеловал ее в лоб. От Ханны пахло ароматическими палочками, которые обычно зажигают в студиях йоги. Она поднялась со столика.

– Пойду приму душ. Подогрей постель, если тебе не трудно.

Она исчезла, и дверь ванной со стуком захлопнулась за ней. Эрик прошелся по гостиной и погасил все светильники. Ветер снаружи усиливался, и в комнате дребезжали неплотно закрытые окна. Сёдерквист направился в маленькую спальню, разделся и сорвал с кровати покрывало, а потом нащупал на ночном столике спички и, прежде чем лечь, зажег стеариновые свечи на подоконнике. Можно было еще поставить «Гимнопедию» Сати[25], но ему не хотелось вставать.

Спустя несколько минут дверь открылась, и на пороге возникла Ханна.

Ее муж улыбнулся и откинул одеяло.

– Тебе лучше?

Женщина молча легла рядом с ним. Теперь от нее пахло гелем для душа «Дав». Из щелей дуло, так что пламя свечей на подоконнике клонилось и вздрагивало. Ветер свистел в металлической трубке флагштока во дворе. Ханна провела ладонью по руке мужа:

– Обещай мне, что найдешь его завтра.

– Обещаю.

– Как дует снаружи! Ты хорошо привязал лодку?

– Лодка никуда не денется, – успокоил Эрик супругу. – Причальный мостик Ярмо защищен от ветра лучше, чем наш.

Ханна потрогала указательным пальцем обручальное кольцо на его руке и стала водить по линиям его ладони:

– Все думаю о том, через что тебе пришлось пройти… Просто невообразимо – все эти пустыни, странные места… Как в фильме… – Она отдернула руку. – И все эти люди!

Последняя фраза прозвучала несколько раздраженно. О чем она? После душа Ханна обычно поднимала самые болезненные вопросы. Эрик нежно сжал ее руку:

– Ты имеешь в виду кого-то конкретно?

Его жена промолчала. Похоже, она тоже следила за игрой пламени на окне.

– Ты, наверное, немного выпил перед сном, – заговорила она наконец. – Сегодня ты спал крепко. И тебе как будто что-то снилось.

– А ты что, не спала?

Ханна покачала головой:

– Нет. Все это… Филиппа Хагстрём, вирус в Европе… Я так и не смогла уснуть.

– И?..

Женщина отняла руку у мужа.

– Ты говорил во сне, все повторял одно имя…

Эрик лег на спину. Дрова в камине трещали, на потолке дрожал отсвет пламени. Так вот оно что! Тело мужчины налилось тяжестью. Что он мог ответить? Ему самому было странно, что он до сих пор не мог отпустить эту женщину.

– Понимаю, – сказал Сёдерквист. – И теперь ты задаешься вопросом, имеет ли смысл продолжать со мной отношения? Что произошло, в конце концов?

Ханна не отвечала. Эрик снова взял ее руку:

– Рейчел особенная, во многих отношениях. Я встретил ее в один из самых тяжелых моментов своей жизни. Даже Йенс тогда отказывался со мной говорить. А мне был нужен друг. Кто-то… кто выслушал бы меня. Один раз мы с Рейчел побежали и выпили бутылку вина. И потом возникла ситуация… ну, ты понимаешь… Предложение исходило от нее, но я отказался. Я вернулся в свой номер, один. И ничего не было.

Тема неверности возникла между ними впервые. Ханна не была ревнивой. Или была, но до сих пор Эрик не давал ей повода. Она снова отдернула руку.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

– Больше мне сказать нечего.

– Но ты замалчиваешь главное.

– Что же здесь главное?

– Твои чувства. То, как она на тебя повлияла.

Сёдерквист ответил быстро – возможно, даже слишком быстро:

– Никак. Я ничего не чувствовал, кроме усталости и тоски по тебе. А потом еще выяснилось, что она обманывала меня. И ей за это платили. Так что ты можешь быть совершенно спокойна.

– Я могу быть совершенно спокойна?

– Рейчел ничего не значит для меня. Кроме того, конечно, что это она помогла мне вернуться. И за это я ей бесконечно благодарен. Но сейчас я ее почти не вспоминаю. Она далеко, в другой жизни. А мы с тобой здесь, и больше мне ничего не нужно.

Некоторое время супруги лежали молча, словно что-то вклинилось между ними. Снаружи все так же свистел ветер в металлической трубке флагштока. Эрик уже дремал, когда Ханна вдруг прошептала ему в ухо:

– Но если она больше ничего не значит для тебя… почему ты повторяешь во сне ее имя?

Мощный порыв ветра обрушился на окно. Пламя задрожало, и свечи погасли. Обе одновременно.

* * *

К утру ветер стих совершенно. Эрик сел в катер и уплыл в деревню, когда Ханна еще спала. Он причалил неподалеку от бензозаправки и пошел вдоль крутого берега, мимо старой церкви, по направлению к булочной. У окошка этого магазина уже выстроилась очередь, хотя на часах не было и девяти. Сёдерквист пристроился в самый конец, успев заметить, что круассаны скоро закончатся. Черт, почему они всегда так мало их выпекают?

Эрик стал разглядывать очередь на предмет потенциальных любителей круассанов. По крайней мере, два человека внушали подозрение. Мужчина с красным шейным платком, по виду упертый франкофил, и женщина богемной внешности, с матерчатой сумкой и взъерошенными волосами. Ни дать ни взять художница. Сёдерквист занервничал. Он рассчитывал принести домой теплых круассанов. Ханна любила их, особенно с сыром манчего. Было бы кстати сделать ей сегодня хоть что-нибудь приятное.

В воздухе витал запах жареного кофе, а по радио передавали песню Мари Фредриксон[26]. Настоящая летняя идиллия. Вот бы еще дождаться весточки от Йенса! И съехать отсюда поскорей… Когда они с Ханной смогут наконец выбраться из этой дыры? Будет ли конец этой игре в прятки?

Он шептал во сне имя Рейчел. Реакция Ханны понятна. Эрик так долго был вдали от нее и совершал поступки, которых сам ожидал от себя меньше всего. Он перешел все границы и познакомился с очень необычными людьми, в том числе и с женщинами. Одной из них была Рейчел Папо.

Мужчина с красным шейным платком уже расплачивался – он не купил ни одного круассана. Такова цена всем предубеждениям. В корзине на прилавке их оставалось три штуки. Перед Эриком было еще два человека: парень с огромными наушниками и «художница». Он хорошо помнил последнюю встречу с Рейчел в тель-авивском аэропорту. Ее покрытую уродливыми шрамами руку. Ее глаза, в которых все время читалось что-то невысказанное. Уходя, она оставила дверь открытой, и это показалось Сёдерквисту символичным. Но продолжения не последовало, и у Ханны не было никаких поводов для ревности. Когда самолет поднялся в воздух, Эрик заплакал. Но не от тоски по Рейчел, а от радости скорого возвращения.