— Двое суток форсированного марша, — почтительно произнес начальник Генерального штаба, который этими учениями командовал. — Пятьдесят верст отмахали[19].

— Сколько? — удивился польный гетман коронный.

— Пятьдесят верст. У нас маршевая подготовка поднялась на новый уровень. И теперь каждый наш корпус так может. По регламенту — форсированный марш совершается не более двух дней подряд с последующим суточным привалом.

Наблюдатели стали громко перешептываться, обсуждая это совершенно дивное дело. В стратегическом плане это выглядело крайне неприятно, если с таким войском драться. Ведь та же польская или литовская кавалерия из-за неповоротливых обозов не смогла бы угнаться за такой пехотой. Во всяком случае отрядами крупнее полка.

Долгоруков же продолжал вещать, презентуя войска. Ведь здесь был второй армейский корпус России, перевооруженный новыми винтовками. Заряжаемыми уже не с дула, а с казны. Теми самыми, очень похожими на систему Крнка. Патроны, правда, пока паковые, вощеные. Но это — пока. Алексей делал все возможное для того, чтобы решить вопрос с производством латуни и ее очисткой до приличного состояния…

Тем временем первая пехотная дивизия корпуса организованно втянулась на поле. Без давки и суеты. Достаточно быстро, чтобы противник не успел предпринять контратаку и сбить это развертывание.

А где-то через пятнадцать минут после начала всего действа, заработали первые 3,5-дюймовые нарезные пушки. Начав накидывать свои гранаты на четыре километра. Примерно. То есть, на другой конец поля. Где те стали рваться с удивительной стабильностью, иссекая осколками расставленные по позициям условного противника макеты…

Еще пятнадцать минут.

Вся пехота первой дивизии втянулась и пошла вперед.

Сначала колоннами. Потом, с небольшими остановками, перестроившись в линию по четыре шеренги. В два эшелона: один из трех полков оставался в тылу — в оперативном резерве.

Где-то с восьмисот шагов они остановились и открыли огонь.

Плотный-плотный.

Вместе с тем 3,5-дюймовки, расправившись с условной артиллерией противника и разбив все ее макеты гранатами, перешли на шрапнель. Ну, то есть, дистанционную картечь, как ее тут называли.

От этого сокрушительного удара ряды щитов, имитирующие втрое превосходящие силы пехоты, бодро посыпали щепой. Вон — даже отсюда, с наблюдательного пункта в зрительную трубу, это было отчетливо видно.

Прозвучал сигнал. И уже накопившиеся уланы ринулись вперед. По правому флангу. Имитируя встречный лобовой удар по условной кавалерии противника. А следом за ними карабинеры — вторым эшелоном атакующих…

Наблюдатели из Речи Посполитой вид имели кислый донельзя.

Понятно — учения.

Но каждый из них прекрасно осознавал то, что было бы с реальными войсками, окажись они под таким ударом. Совершенно никак не парируемым ударом. Ведь русская армия, перевооружившись, полностью обесценила все их войска.

На что теперь они могли рассчитывать?

А ведь даже в прошлую войну из них только пух с перьями летел. Они, конечно, старались после и кое-что подтянули. Но… теперь это все не имело никакого значения. Ни их старая артиллерия, ни мушкеты. Все это разом превратилось в рухлядь. Возможностей же для нового перевооружения Речь Посполитая попросту не имела.

Выводы напрашивались сами собой.

И они звучали фатальным набатом в голове каждого поляка и литвина, что сейчас стоял тут и смотрел. Били не в них, но каждый от выстрелов этих морщился, а иной раз и вздрагивал так, будто там ложились сотни и тысячи его соотечественников…

Это не было войной. Но это было поражением. Страшным. Горьким. Сокрушительным…

По обычному макадаму тульской губернии шел удивительный кортеж из пяти паровых автомобилей. Тех самых, которые автобусы скорее.

Дым из труб столбом.

Пыль из-под колес клубами.

А они всего-то разогнались до жалких двадцати или около того километров в час. Просто здоровые и довольно тяжелые. Хотя и эта скорость удивляла многих случайных зевак. Эти «паровики» доставили на поезде до Тулы и уже оттуда Алексей направился в один из экспериментальных колхозов с личным, внезапным визитом.

Вот и неслись, стараясь упредить всякое предупреждение…

Кортеж влетел на площадь центрального села колхоза, остановившись возле здания управления. Председатель выскочил на улицу как ошпаренный — сразу, как заметил неладное. А там уже лейб-кирасиры в начищенных доспехах, начальство всякое… и Алексей Петрович. Он его не видел в своей жизни ни разу, но узнал — гравюры же много печатали с его портретом…

— Кто старший? — спросил царевич.

— Я. — подал голос председатель.

— Иди ко мне. Где председатель?

— Так я и есть.

— Поехали, покажешь коровники.

— Как? Зачем? — растерялся мужчина.

— Я хочу посмотреть, как у тебя устроены дела в коровнике. Ты желаешь отказать своему царевичу?

— Нет! Нет! Что вы?!

— Тогда полезай вон в тот автомобиль и показывай дорогу. А мы — следом.

Председатель нервно сглотнул и бегом направился туда, куда его послали. Хотя хотелось вообще куда-то деться, хоть в пыль закопаться, лишь с глаз долой. У него от появления НАСТОЛЬКО высокого начальства аж ножки подкашивались.

Добрались быстро.

Вышли…

— Ну что, покажи мне их.

— Кого?

— Коров. Ты же писал — дела идут хорошо и коров уже пять сотен голов. Вот — показывай.

Тот с каким-то обреченным видом кивнул и пошел вперед, поникший и словно бы раздавленный.

— А где телята? — спросил царевич, когда они зашли в первый коровник.

— Так, телята отдельно стоят.