Медсестра посмотрела на Доронина, приподняв брови, а Доронин посмотрел в окно. Весь путь от двери реанимации до больничного двора Игорь думал, что бы это значило. Выписать из реанимации можно было по-разному.

Внезапный шорох за дверцей помешал ему закончить начатое. Странно, что он не слышал, как хлопнула входная дверь. Игорь застегнул ширинку и повернулся. В широком проеме между нижним краем двери и полом были видны босые женские ноги, перемазанные глиной. Воздух наполнился знакомым запахом.

Игорь ощупал карманы джинсов. Как будто соль, которую он клал в задний карман три недели назад, могла пережить две стирки. Да и вообще, те ли это были джинсы? Соли не было, ни в карманах, ни под рукой. И все же он не чувствовал того парализующего ужаса, который испытывал при прошлой встрече. Голоса людей за стеной, солнечный свет в окне и потеря детей сделали его смелее.

– Снова туалет? – спросил он первым.

Сложно было произнести первое слово, второе вылетело само. Отлично – он многое хотел бы сказать.

– А это вариант исповедальной кабинки для предателей и убийц, – ответила Наташа.

Состарившийся, похожий на затертую звукозапись голос отвратительно напоминал тот, каким он был при жизни. И именно это сходство, а не безжизненные интонации, пронизывало до костей.

– Я не убийца, – ответил Игорь.

– Обсудим это в другой раз. Осталось слишком мало времени.

– Нет. Мы обсудим это сейчас. Другого раза может не быть. Не должно быть. – Собственный окрепший голос придал ему уверенности. – Потому что ты пришла не к тому, к кому должна была прийти. Я не убийца.

– Слишком мало времени.

– Я понятия не имел о планах Шматченко. И я тебя туда не тянул. Даже не предлагал поехать со мной. Ты назвалась сама. Зачем ты это сделала? Из-за огромной неразделенной любви? Серьезно? Псих был прав, у тебя была своя программа. В том, что случилось, ты виновата не меньше меня.

– Мало времени.

– Зачем все эти годы, после свадьбы, ты преследовала меня? Мстила? За что? За то, что дружба кончилась? А не по твоей ли инициативе это произошло? Ты слишком вжилась в дурацкую роль из дурацкой песни Макаревича. Он любил ее, она любила гулять по ночам. Дать максимальный повод для ревности, для того чтобы почувствовать себя нужной и желанной. Так? Да. Как ты и хотела, с каждым твоим «просто знакомым» я все больше чувствовал себя говном. Мои поздравления. Так было каждый раз. А последний твой концерт был и вовсе незабываем. Бинго. Ты помнишь, как я стоял под дверью в гостинице? Помнишь, как умолял тебя открыть дверь? Но тебе было слишком приятно во всех отношениях. Ты сама выбрала смерть под этим проклятым деревом. Так что оставь в покое меня и моих детей.

Игорь замолчал. Он не надеялся на прощение, но все равно чувствовал себя легче.

– Так вот, о детях, – сказала Наташа, выдержав паузу. – Если ты не отправишься к Дереву до полуночи, мальчик попадет не в реанимацию, а в морг. И будет там ждать свою сестру. Если хочешь его спасти, сделай то, что должен.

Дверца кабинки скрипнула и открылась. Игорь продолжал завороженно смотреть на ее ссохшиеся до кукольных размеров, покрытые влажной глиной ступни. Наташа сделала три шага и остановилась прямо перед ним.

– Мы ждем тебя. И не с пустыми руками, – шепнула она ему в ухо.

Ледяные пальцы коснулись щеки. Смелость вдруг исчезла, и легче было умереть, чем взглянуть ей в лицо. Персиковое зловоние душило, словно его ткнули лицом в ведро с гнилыми фруктами. Она склонилась к его шее, как перед поцелуем или укусом.

– И не забудь заехать за мной, когда отправишься ловить птиц. Я тебе помогу. – Наташа вдруг рассмеялась тем ядовитым смехом, которым смеялась всю дорогу в машине во время последней ночной поездки много лет назад. В нем было больше зла, чем веселья.

В три часа дня Галина Сергеевна вошла в парк. Побродила по центральной дорожке из одного конца в другой и вернулась обратно. По пути ей встретились только два школьника с рюкзаками и девушка, выгуливающая мелкую рыжую собаку с глазами, как у креветки. Через пару часов народу здесь будет куда больше – многие из возвращающихся с работы захотят срезать путь через парк. Надо будет действовать быстро. Она беспокоилась не о себе, а о докторе. Его не должны спасти.

Лучше других подходила шестая от входа. Старуха выбрала ее неделю назад и сегодня, еще раз обойдя все дорожки, убедилась, что не ошиблась. Лавка относительно хорошо сохранилась – всего одна вырванная из спинки планка. Две елки по бокам отлично прикрывали место от посторонних взглядов. И не настолько далеко от входа, чтобы вызвать подозрения врача.

Старуха провела рукой по доскам сиденья. Мелкие льдинки впились в тонкую, как оберточная пленка в супермаркете, кожу, но до крови не поранили. Подо льдом скамейка была мокрой.

«Он не станет садиться на мокрое, – подумала она. – Как же глупо. Надо было смахнуть наледь раньше. Полчаса назад. И солнце было ярче. И оставалось больше времени до встречи».

Она достала телефон и посмотрела на разбитый экран. Половина четвертого. Не паникуй. Еще успеет подсохнуть.

Она села на правый край. Ее саму мокрая скамья не смущала. Геморрой или пиелонефрит в ее случае такая мелочь.

Он должен сесть слева от нее. Для того, чтобы он именно сел, а не стоял перед ней как истукан, она будет говорить тихо и не будет поднимать лица. Говорить она будет по существу. Так, чтобы ему было понятно. Так, чтобы то человеческое, что осталось в нем, простило ей этот шаг. Если, конечно, это «что-то человеческое» еще осталось. А если нет? Тогда тварь рассмеется ей в лицо со словами: «Ты опоздала, старая дура!» Схватит ее за подбородок, раскроет рот и высыплет в него пригоршню проклятой земли с полигона. Или что там она в таких случаях делает. А потом спокойно встанет с лавки и уйдет.

Старуха положила сумку на колени. Рука полезла внутрь и нащупала ледяное лезвие. Главное – не быстрота, а неожиданность. Он должен отвлечься, посмотреть в сторону или глубоко задуматься. Скорее всего, последнее: у него есть над чем подумать. Если она попадет точно в горло, этого будет вполне достаточно.

К Вере Васильевне Игорь с Мариной приехали без пятнадцати час.

Пока жена снимала с себя пальто и вешала его в шкаф, Игорь разглядывал фотографию на стене в прихожей, которую видел сотни раз. Тесть в камуфляжном костюме над телом мертвого лося. Того самого, чья пыльная голова со стеклянными глазами висела в сарае. Самая крупная его добыча, которой он очень гордился, к глубокому недоумению Игоря. Михалыч даже не застрелил зверя, а поймал его в капкан.

– Я поздороваюсь и пойду, – сказал Игорь, когда Марина хлопнула дверцей шкафа.

Они договорились, что Марина пробудет у матери до конца дня, а вечером Игорь заедет за ней.

Он разулся, расстегнул куртку, но снимать ее не стал. В периоды болезни у тещи развивалась особая язвительность.