умираю. Боюсь повернуться. Даже вдохнуть чуть громче. Будто кислород рядом с ним — это роскошь, которой я теперь не достойна.

Разумовский со своими гневными высказываниями сбоку остаётся для моего сознания незамеченным. Я лишь чувствую жар, расползшийся по правой стороне тела. Левая обледенела и, кажется, отмерла.

Сквозь гул в ушах прорывается стук каблуков по напольной плитке. Перед плывущим взглядом появляется девушка-психолог. Передаёт лист А4 судье и отчаливает, забивая мне в виски свои шаги в сторону выхода.

После нескольких секунд осмотра документа, судья поднимает взгляд на меня и Рузилю Асхатовну.

— По результатам опроса девочка желает остаться с матерью.

Я начинаю дышать чуть свободней. В данной ситуации это уже почти не играет роли, но всё же то, что сердцем дочка всё ещё со мной, немного ослабляет титановые тиски, в которых больно сжато сердце.

— Суд переносится до выяснения результата экспертизы ДНК!

Тук! — последний удар молотком, говорящий о том, что можно встать.

Я вздрагиваю.

Ноги наверняка меня сейчас не удержат. Но я всё же встаю, собрав все силы. Надежда на то, что я поговорю с Гришей, увижу дочку, держит меня.

Оборачиваюсь к Грише. Его брови сведены к переносице, и он смотрит на меня. Взгляд — пронизывающий и одновременно будто сквозь. Меня, время. И в этот момент в голове проносится мысль, что, возможно, он никогда мне этого не простит.

Делаю два шага к нему, его взгляд не идёт за мной. Остаётся на том же месте.

— Гриш…

— Потом, — короткий ответ, ни о чём не говорящий тон. Какой-то пустой.

Но я смиренно киваю, понимая, что ему нужно время, чтобы прийти в себя, взять себя в руки. Ни о каком осознании речи не идёт, ведь на это пяти минут точно мало.

На негнущихся ногах выхожу в коридор и оглядываюсь. Ещё раз, ничего не понимая. Её нигде нет. Моей Мии…

Меня вдруг грубо хватают за шею и врезают спиной в стену. Стону и морщусь от боли, различая совсем поплывшим взглядом Разумовского. Он что-то орёт, сжимая мою шею всё сильнее. Желудок сжимается от отвратительных спазмов, горло сдавливает горечью. Сделать вздох не получается…

— …Убью тебя!.. Тварина… Шлюха!..

На этом моменте я дёргаюсь от сильнейшего спазма, невольно раскрывая рот и выплёскивая на придурка утренний кофе и шоколад.

— С-сука-а-а!.. — с воплем отскакивает Разумовский, осматривая себя, пока я судорожно хватаю ртом воздух.

Легче мне однозначно стало. Теперь и взгляд мой лучше фокусируется на Разумовском. На его запачканном пиджаке. Том, как вязкая жижа стекает с лацканов и капает на его дорогие блестящие туфли.

Но бывший муженёк вдруг рывком отлетает назад — Гриша оттаскивает его от меня за шкирку. А затем с размаху даёт ему в морду.

— За пощёчину, мразь! — яростно рычит Гриша, и пока я ошарашенно наблюдаю за всем, он делает выпад и врезает в скулу Димы кулак ещё раз. По-моему, раздаётся даже хруст вперемешку с громким всхлипом Разумовского. — Только попробуй к ней прикоснуться ещё — закопаю!

Даже меня пробирает исходящий от него гнев, из-за чего не могу пошевелиться. Глаза горят настоящий безумием и одновременно выглядят бесцветными. Вся зелень сошла, сейчас они просто серые.

В этот момент подбегают охранники Разумовского и Шамиль с Каримом. Сквозь гул в ушах слышу, как друзья пытаются успокоить Гришу и вместе с тем тех громил. Дима орёт что-то о том, что не оставит это так, что уничтожит нас обоих.

Могу очнуться только тогда, когда Гриша берёт меня за локоть и ведёт по коридору к выходу. На меня не смотрит, ничего не говорит, только дышит шумно. А я ёжусь от того, какой холод от него исходит. И беспросветная злость.

Забираем из гардеробной верхнюю одежду. Онемевшими руками я накидываю на себя пальто, после чего мы выходим на улицу, где нас уже ждут Аня и её родители.

Гриша подталкивая меня к ним, кидая на ходу:

— Отвезите её, мне нужно проветриться.

Не смотря ни на кого садится в машину и с визгом колёс срывается с места.

Я резко выдыхаю, когда его машина скрывается в потоке уже переполненной другими машинами улице. Каждый удар сердца кажется больным, как и вздох. Будто всё тело проткнуто иголками и при малейшем движении их остриё вонзается ещё глубже.

Так и должно быть. Ему нужно подумать. Как он сказал — проветрить голову. Но сейчас встаёт вопрос: как мне это время пережить?!

В каком-то полнейшем непонимании оглядываюсь ещё раз. Кручу головой снова и снова. Рядом стоящие люди сливаются в кучу непонятных силуэтов.

— А где… где Мия?! — вырывается из меня сипло под давлением зарождающейся паники.

— Таня, — хватает меня кто-то за плечи. Перевожу взгляд — Рузиля апа. Говорит медленно, чётко, смотря мне в глаза. — Мия уехала в отель со своей няней. Таня, так пока будет лучше. Завтра с утра нам нужно будет съездить в медцентр, чтобы сдать материалы для экспертизы.

Сглатываю вновь появившийся горький ком и прерывисто киваю. Да, конечно. Мия не должна видеть меня в таком состоянии. Нужно поговорить с Гришей. Нужно обязательно с ним поговорить, всё объяснить…

— Таня… — теперь голос раздаётся сбоку, он чуть нежнее, но при этом переполнен невысказанными вопросами.

Понимаю, что подруге хочется услышать ответы, но я качаю головой.

— Не сейчас… пожалуйста… — выдавливаю уже сквозь слёзы смотря на Аню. Осознание всего и на меня наваливается обжигающими холодом волнами. Окатывает всё новыми иглами боли, впивающимися в горло, виски. Кажется, меня вот-вот снова стошнит. Не могу. Не могу. Нужно побыть одной. Всё обдумать.

Аня кивает на это и, взяв за руку, ведёт к своей машине.

— Давай я отвезу тебя, — говорит спокойно, не задаёт больше никаких вопросов, не пытается успокоить и в чём-то упрекнуть. И спасибо ей за это.

До квартиры едем в абсолютной тишине. Только когда выхожу из машины, тихо прощаюсь и на ватных ногах добираюсь до квартиры. Честно, не помню, как вообще дошла. Руки и ноги работали на автомате, ведь мозг мог думать только о предстоящем разговоре с Гришей. Я подбирала слова по пути, прокручивала его возможную реакцию, готовилась морально к худшему. Но к этому невозможно подготовиться, когда человек только что родной, в один миг отдаляется от тебя на тысячи километров. Когда одно мгновение и фраза разрезает вас на «до» и «после». Я не готова к худшему. Не смогу быть готова, потому что он и Мия для меня всё.

Но мне нужно собрать себя ради нас, ради завтрашнего дня и Мии. Поэтому