– Не ждите меня! – по-своему сказал Мехти Саиду.

Тот, как осликов, навьючивал тюками старый велосипед и пристыкованную к нему тележку с высокими деревянными бортами.

Накрыв голову и плечи потрепанным полосатым покрывалом, Мехти прижал к животу большую непромокаемую сумку-хурджин из буйволиной кожи и через собачий лаз под сеткой ограды ушел в чужой двор, а из него – в корейский огород.

– Кузнецова, смотри! Не это ли тот самый мотороллер с будкой? – Трошкина подтолкнула меня острым локтем.

Мимо песчаного холма, за которым мы залегли, быстро проследовала группа товарищей из некогда братского Таджикистана – с дюжину смуглолицых мужчин в распахнутых полосатых халатах, под которыми виднелись дешевые китайские шорты.

– Похоже, драпают басмачи! – прошелестел Зяма из густого ковыля, где он спрятался, потому что песчаного бруствера на троих не хватило.

Басмачи тащили пухлые ковровые сумки и опасливо оглядывались. В центре плотной группы с тоскливым скрипом влеклось транспортное средство, которое за пешими путниками разглядеть целиком было невозможно. Алка не зря насторожилась, транспорт вполне мог оказаться мотороллером с будкой: колеса у него определенно были, и деревянный кузов тоже.

– А тарахтения не слышно, потому что они мотор не включили! – предположил Зяма.

Я задумалась. По отчету, который представили мамулины касперы, у меня сложилось впечатление, что похитители Дениса и Барклая принадлежат к европейской расе. Впрочем, я не была в этом абсолютно уверена. Мерзавцы и придурки, как совершенно справедливо заметила недавно наша мамуля, встречаются в любом народе.

Я еще думала, не увязаться ли нам потихоньку за азиатскими кочевниками, когда в стороне от пути основного каравана послышался характерный шум сотрясаемой металлической сетки.

– Там еще один воин пустыни! – доложил из ковыля Зяма. – Лезет под забор, тянет не то замшевую подушку, не то звериную тушу… Боже, да уж не собаку ли?! Так, девочки, хорош отлеживаться, пора действовать!

Порывистый братец уже выскочил из сорняков, и я приняла решение:

– Разделимся! Зяма, ты дуй за одиночкой и постарайся рассмотреть, кого он тащит, а мы с Алкой за отрядом пойдем, в будку на колесах заглянем.

– Есть, товарищ Сухов! – согласно тряхнул мелированными кудрями неисправимый балагур.

– Да замаскируйся как-нибудь, чтобы не бросаться в глаза! – досадливо сказала я. – Ты же прятаться должен, помни об этом!

– Гюльчатай, закрой личико! – в тему сострила Трошкина.

Одинокий воин пустыни, хоть и был отягощен поклажей, двигался ходко и почти бесшумно ступал по россыпям керамзита узкими ступнями в мягких чувяках. Зяма в щегольских летних мокасинах с подошвой из перемежающихся полосками кожи каучуковых квадратиков скакал по твердым коричневым шарикам гораздо медленнее, мужественно глотая стоны и ругательства. Мокасины протестующе скрипели, предупреждая, что долго так не выдержат. Итальянские производители модельной обуви не предполагали, что их продукция будет эксплуатироваться в режиме бега по сильно пересеченной местности. Чтобы отступающий воин пустыни не услышал звуков, производимых преследователем, Зяма немного поотстал, но при этом очень боялся упустить бегущего из виду. Поэтому тратить время на то, чтобы замаскироваться, как велели Дюха и Алка, он не стал. Замаскировался прямо на бегу! Сдернул с веревки в чужом дворе пару капроновых чулок да и натянул их на голову, как это делают классические грабители в американских боевиках.

Чулки, свистнутые Зямой, оказались разной длины и разного цвета: тот, что покороче, был синим, а тот, что подлиннее, оранжевым. Длинный чулок был целым, а у короткого вместо носка была дырка. Классический грабитель из американского боевика вряд ли сумел бы толково использовать такие необычные средства маскировки, но русский художник-дизайнер ничуть не затруднился. Первым делом Зяма натянул на лицо и шею короткий синий чулок и уже в этом состоянии сделался мало похож на самого себя. Разгоревшееся румянцем славянское лицо с широкими скулами и греческим носом, будучи затянутым в синий капрон, утратило выраженные признаки принадлежности к человеческой расе. Зяму в получившемся гуманоиде выдавала только пышная кудрявая шевелюра, торчащая над фиолетовой мордой на манер растрепанной свекольной ботвы. Волосы Зяма спрятал под второй чулок, из него получилась чудесная тугая шапочка вроде плавательной, только гораздо красивее, потому что редкий пловец мог бы похвастать шапочкой с длинной рыжей косой, свисающей с макушки.

Абсолютно неузнаваемый, но, как всегда, великолепный, Казимир Кузнецов вслед за одиноким воином пустыни бежал по корейскому огороду и с невольным интересом думал о женщине, которая носила похищенные им чулочно-носочные изделия. Должно быть, она большая оригиналка, если не сама Пеппи Длинныйчулок!

На самом деле разномастные чулки изначально были гольфами, имели нейтральный телесный цвет и составляли идеальную пару, принадлежавшую малярше Любке. Потом один гольфик прорвался на носке, и гармония непоправимо нарушилась, но хозяйственная Любка тряпочки не выбросила, а перевела в разряд полезных малярно-штукатурных приспособлений. Сквозь капрон очень удобно было процеживать оранжевую краску, которая подмешивалась к белой водоэмульсионке для получения приятного глазу сливочного цвета, и синьку, добавляемую к извести. Эту нехитрую операцию Любка с Олькой в очередной раз проделали как раз перед обедом, после чего повесили чулочные ситечки сушиться, вымыли руки и сели за стол.

– Усе, дивчата, сил моих бильше нема! – смахнув пот с лица застиранным льняным полотенчиком, заявил бригадир Петро.

Вспотел и устал он оттого, что в хорошем темпе выхлебал одну за другой три порции горячего наваристого борща. Таким образом, борщ и Петровы силы закончились одновременно. Бригадир звонко брякнул ложку в пустую миску, встал с пустого ящика, заменявшего ему стул, и ходко потрусил к лестнице на «горище», по-русски – на чердак, в свои частные апартаменты. Олька, Любка, Гелька и Валька проводили косолапые ноги дядьки, шустро втянувшиеся в дыру под потолком, неодобрительными взглядами, но от реплик осмотрительно воздержались. Петро давно уже приучил свою женскую бригаду уважать и беречь покой мужика-начальника. Представление о субординации у Петро Коваленко было четкое, оно лаконично выражалось его любимым присловьем: «Я сказал, значит, усе!»

Безупречному построению вертикали власти майор Коваленко научился в милиции, где служил в отделе по борьбе с наркотиками. В своем деле он был большим специалистом, кустики конопли, затаившиеся в зарослях резеды на задворках какого-нибудь притона, различал с десяти метров, а вот в штукатурно-малярных работах разбирался неважно. Собственно, именно поэтому распоряжения, которые Петро как бригадир отдавал своим дивчатам, сводились к анекдотичным армейским командам типа: «Приказываю красить от забора до заката!» Трудолюбивые дивчата не роптали, потому что Петро показал им, кто в доме хозяин, учинив грандиозный скандал в первый же рабочий день на объекте. Вообще-то майор был мужиком неленивым и в душе по-человечески жалел Ольку, Любку, Гельку и Вальку, надрывающихся на тяжелой работе, пока он денно и нощно валяется на чердаке рядом с самогонным аппаратом. Петро и рад был бы помочь дивчатам, да нельзя было: на «горище» он не прохлаждался, а нес службу.