Этим поэтичным названием жители пригородного колхоза «Ленинский путь» много лет назад окрестили лужи голубой глины, с незапамятных пор имевшиеся на землях хозяйства. В советские времена грязевые озерца не привлекали внимания широкой публики. И то сказать, зачем властям было афишировать их существование? Если вдуматься, то жидкие грязи, бодро пукающие и весело пузырящиеся не где-то, а на землях «Ленинского пути», компрометировали вождя мирового пролетариата. Словно это именно он, шествуя в светлое будущее, оставил на дороге за собой кучки и лужи!

До перестройки живой интерес к голубой глине проявляли только колхозные свиньи, которым очень нравилось принимать грязевые ванны. В новейшие времена Свинячьими Ямами заинтересовались местные косметологи, а один предприимчивый депутат даже построил свою избирательную кампанию на идее создания нового курорта европейского уровня – Свиноямского Международного СПА-центра. Изобретательного политика вдохновенно пиарило мое родное агентство «МБС», я сама в дружеской компании Максима Смеловского записывала для телевидения депутатское интервью на фоне возлежащих в грязи кабанчиков и прекрасно помнила, какие кляксы остались на заднице студийной машины после переездов через грязевые канавки: серо-голубые, матовые, похожие на пятна засохшей краски!

– Едем к Свинячьим Ямам, – сказала я своим компаньонам, когда мы погрузились в шикарную машину Бронича.

Я подумала, что на нашем семейном «Форде» пускаться в бега смысла не имеет, машину, зарегистрированную на Зяму, милиция найдет в два счета, накрыв одним разом всю нашу дизайнерскую банду. А вот машиной Бронича до сих пор никто не интересовался, даже он сам. Да и зачем ему «Тойота», если он в камере сидит? Правда, после полученной от анонимного информатора наводки менты могут переключиться на поиски убийцы-художника и отпустить Бронича, и это было бы совсем неплохо, глядишь, шеф на радостях выдал бы мне зарплату, а то драпаю я на грязеполевой курорт с жалкой парой сотен в кармане…

И тут я внезапно сообразила, что совершенно напрасно поддалась стадному чувству и пустилась в бега вместе с братом-авантюристом и подружкой-паникершей. Ладно Зяма, он и впрямь может стать для следствия первым кандидатом в убийцы, а нам-то с Алкой чего бояться? Даже если нас прижмут к стенке как липовых дизайнерш, мы прикинемся веселыми идиотками – мол, виноваты, очень глупо шутили, больше не будем народ разыгрывать и резиновые мячи на сковородку укладывать. В чужих квартирах, во всяком случае. В своих-то жилищах имеем полное право хоть дирижабли на постном масле жарить, хоть надувные лодки запекать! Кстати, мои родственники этому не сильно удивились бы, в нашей семье к кулинарным экспериментам относятся с пониманием… А на время убийства Цибулькиной у нас с Трошкиной надежное алиби есть, мы весь день в конторе сидели, на глазах у Люси, Кати и Андрюхи. Нет, нам с Алкой это дело не пришьют, значит, мы должны только Зяме надежное убежище найти, а сами вполне можем в город возвращаться. Шефу же, если он уже нынче выйдет из узилища и сразу же хватится своей тачки, я что-нибудь наплету, мне сочинять не трудно.

– Зачем нам на Свинячьи Ямы? Мы что, будем там маскироваться на местности? – перебив мои мысли, ехидно спросила Трошкина. – Попытаемся затеряться в грязи среди кабанов и свиноматок?

– Чур, я буду кабаном! – с подъемом воскликнул Зяма.

Смекнув, что нам с ней при такой раздаче достанется незавидная роль свиноматок, Алка прикусила не в меру длинный язык, а я веско сказала:

– Я хочу попробовать решить одновременно две задачи: во-первых, затруднить компетентным органам встречу с Зямой, во-вторых, немного облегчить жизнь этим самым органам.

– Задачи кажутся мне взаимоисключающими, – призналась Алка. – Скажи, как ты собираешься помогать органам, одновременно препятствуя им?

Подружка озадаченно нахмурилась, а Зяма сморщил лоб гормошкой.

– Я хочу помочь органам, немного увеличив их численность, – объяснила я. – То есть вернув в строй одного бойца. Даже двух, если считать и собаку.

Мои собственные бойцы не выглядели просветленными, и я рассказала им про Дениса с Барклаем.

– Твой любимый попал в беду, а ты так спокойна? – возмутилась Трошкина.

То ли вправду изумилась моей черствости, то ли хотела на контрасте подчеркнуть собственную душевность. Можно подумать, сама она жена декабриста!

– Подруга октябренка, – ехидно пробормотала я. Алка снова озадачилась, а Зяма стрельнул в меня веселым взглядом. – На дорогу смотри, – сердито сказала я ему. – Не проворонь съезд на проселок.

Поворот с шоссе на узкую пыльную дорогу, вихляющую из стороны в сторону так, словно ее протоптал караван верблюдов-эпилептиков, пропустить легче легкого. Он не был отмечен никакими знаками и при этом хорошо замаскирован высокорослой кукурузой. Мы бы, пожалуй, и не заметили этот извилистый шлях, если бы прямо перед нами в зеленое море не нырнул «ЗИЛ», груженный щебенкой. Корму грузовика тряхнуло, из кузова выплеснулась порция гравия, и Зяма поспешил притормозить. Благодаря этому лобовое стекло нашей – то есть шефовой – машины уцелело, да и с шоссе мы скатились вполне аккуратно, мягко. Оказавшись на проселке, «Тойота» начала пищать, да так жалобно, что Дед-Желторотик проникся чувством солидарности и тоже начал горестно поскрипывать.

– Чего это они? – удивился Зяма.

– Птенец жрать хочет, а бортовой компьютер пишет по-английски: «Немедленно вернитесь с проселка на шоссе», – ответила я, изучив приборную панель. – Не будем возвращаться, другой дороги к Свинячьим Ямам я не знаю, придется японской неженке потерпеть.

Терпеть пришлось всем нам. Громыхающий впереди «КамАЗ» оставил за собой такую плотную завесу из пыли и черного вонючего дыма, словно в кузове у него был не щебень, а жаровня с поджаривающимися на ней гимнастическими мячами, резиновыми скакалками, надувными матрасами и прочим спортивным снаряжением в ассортименте. Мы задраили все окошки, но все равно чихали и кашляли, как гриппозные, да и видимость ухудшилась настолько, что Зяма предпочел остановить машину.

– Подождем, пока распогодится, – сказал он, съехав на обочину, которую избалованная «Тойота», видимо, вообще сочла дикой местностью, не имеющей никакого отношения к транспортным артериям и даже капиллярам: писклявый компьютер оскорбленно замолчал. Зяма милосердно заглушил мотор.

Мы с Алкой не возражали, сидели тихо и смотрели сквозь запыленные стекла, терпеливо ожидая, пока снаружи прояснится.

Вдруг в наступившей тишине из черно-бурых клубов возникла кряжистая фигура седобородого старца с голой грудью, в одних полосатых трусах и панаме, на тулье которой имелась глубокая продольная вмятина, получить которую можно было в результате прицельного обрушения на головной убор молодого деревца или водосточной трубы. Выглядел дед, действительно, крепко ударенным. Особенно странно смотрелась борода, заплетенная в две косицы, перевязанные замусоленными капроновыми бантами лазоревого цвета. Банты великолепно сочетались с голубыми глазами старикана. Мы с Трошкиной при виде этого дивного видения малость обомлели, а вот Зяма ничуть не стушевался. Он придавил кнопочку стеклоподъемника и бодро крикнул в открывшееся окошко: