хотелось попробовать изготовить артефакты, аналогичные тем, с помощью которых организаторы Бреннского конгресса пытались повлиять на его участников. Королева Остфалии все-таки предоставила Николасу возможность с ними ознакомиться, правда, совсем на короткое время — видимо, рассчитывала, что он не сумеет понять их устройство. Он и не сумел, так как с ментальной магией был знаком крайне поверхностно, но встроенные в них узоры заклинаний, как мог, срисовал. Теперь предстояла интересная работа — разобраться, из каких частей эти заклинания состоят и как они работают. А потом и самому их создавать научиться, хотя бы в виде артефактов. Но работа эта обещала быть довольно долгой, так что вкусный обед был достаточно серьезным аргументом сделать в ней перерыв.

Девушки на обед тоже пришли, но в неполном составе. У Деты неожиданно нашлись другие дела. Точнее, ей эти дела нашел ректор, связавшийся с университетом по хрустальному шару. Он малой скоростью возвращался вместе с остальной делегацией Лердена, и их возвращение домой ожидалось еще не раньше чем через неделю. Как выяснилось потом, Дета срочно была назначена магиней-наставницей при наследнике княжеского престола, тоже Бурхарде, как и его отец.

Наиболее простым объяснением этого события было то, что у Бурхарда III стали проявляться признаки ухудшения здоровья. Вот фон Кредер и подсуетился, под предлогом повышенной охраны княжича и заботе о его образовании и здоровье, ввести в его окружение своего человека. Интересно, а половое воспитание в программу обучения монархов входит? Или только «этика королевской семейной жизни»? Шутка получилась пошловатой, но у Николаса и настроение в последнее время было неважным. И даже не из-за собственного бездействия в отношении болезни князя. Тут как раз все понятно, если попросят — поможет. Только и без него там лекарей хватает, которые никого постороннего к монаршему телу и близко не подпустят. Хуже, что теперь вокруг него, Николаса, со всех сторон большая политика, куда ни шагни, неминуемо вляпаешься. Даже набежавшие, а теперь разбегающиеся девушки — только фишки в политической игре, и цена их вниманию очень невелика. Но то, что разбегаются, неожиданно оказалось неприятным.

В общем, блины с паюсной икрой он ел без большого удовольствия. Но на тушенных в сметане рябчиках начал оживать, свинина в ананасовом кляре и яблоки под карамелью уже хорошо пошли. А пончики с курагой и хворост в сахарной пудре на десерт… пальчики оближешь! Читал он у одного древнего автора описание прекрасного города, где «абсолютно все было создано для наслаждения». А потом на десяти листах шло перечисление, что там вкусного можно было поесть. И больше ни о каких прочих «наслаждениях» ни слова не было. Что-то в этом есть…[7]

Под благодушное настроение Николас предложил сходить в театр и был активно поддержан всеми остальными. Даже Марион, которая сама никуда идти не собиралась, твердо заявила, что подобные, как она выразилась, «интеллектуальные» развлечения — самое подходящее занятие для молодежи.

Правда, Николас сомневался в правомерности отнесения развлечений молодежи в театре к интеллектуальным. Что делают молодые люди в ложе театра, когда в зале погасили свет? Наслаждаются спектаклем, не спеша потягивая игристое вино из хрустальных бокалов. Вообще-то он так и собирался поступить, добавляя к этому комментарии по поводу игры актеров. Лично он прекрасно знал эту пьесу, даже сам исполнял в ней одну из ролей, комедийный персонаж доброго доктора средних лет, в любительском спектакле. И вроде это у него неплохо получалось. По крайней мере, профессиональный артист на сцене, на его взгляд, мало чем его превосходил, а грим так и вовсе был очень похож. О чем он и сообщил соседям по ложе. Однако разговор поддержала, и то без энтузиазма, только сидевшая рядом Орлетта. Брина и Митр уже вовсю целовались, изредка прерываясь на нежное воркование, и на то, что происходило на сцене и в зале, внимания почти не обращали.

Орлетта тоже как-то подозрительно сильно прижалась к нему боком, а потом, тяжело вздохнув: «Все самой делать приходится!» — перебралась к нему на колени.

Николас с секундным замешательством подготовил к этому событию едкий комментарий, но произнести его неожиданно для себя не смог. И не потому, что рот был запечатан поцелуем, это уже после произошло. Почему-то подвел, казалось бы, абсолютно надежный организм кэра. Язык взбунтовался и не захотел говорить колкости. Внутри разлилось приятное тепло, а руки сами собой прижали девушку к себе поплотнее. А тут еще и их лица оказались почти вровень. Вместе со всеми своими составляющими, как то глаза и губы…

В результате вплоть до следующего антракта, когда в зале снова зажгли свет, Николас совершенно забыл о пьесе, а вот о том, как его начинало лихорадить от одного вида девицы де Лион во время занятий в таком уже далеком прошлом семестре — вспомнил. Пренеприятная сцена в кафе в день зимнего солнцестояния тоже всплыла в памяти, но боль как-то смазалась. Не была тогда Орлетта его девушкой, хоть он о ней и мечтал. А теперь — стала. Причем сама очень хотела ею быть, и никого другого ей не нужно. По крайней мере, здесь и сейчас. Это он чувствовал. Он вообще все ее эмоции чувствовал. И они ему очень нравились.

Задним числом Николас попытался проанализировать возникшее тогда состояние. Наверное, ауры слились в одну, так что они даже без секса стали единым целым. Но не смотрел он на ауры. Только в глаза девушке и на прядь ее волос, закрывавшую ему обзор во время поцелуя. На аккуратное ушко, оттянутое тяжелой сережкой, когда прядь волос отодвигалась в сторону. И просто в никуда. Так что видел он немного, тем более что осязание давало гораздо больше впечатлений, чем зрение. Причем исключительно приятных. Особо он, конечно, руки не распускал, в театре все-таки находятся. Но девушка сама к нему прижалась так плотно, что тема различных выпуклостей ее фигуры если и не была полностью раскрыта, то уж точно давала немало материала воображению.

Когда они наконец оторвались друг от друга и снова вошли в образ добропорядочных зрителей, Орлетта удивительно естественным движением взяла своего кавалера под руку и, чуть отстранившись, заглянула ему в глаза. В ее взгляде он прочитал и кокетство, и легкое самодовольство, и уверенность собственницы, однако так ли это было на самом деле, Николас уверен не был. Не сомневался только в том, что девушка довольна и им, и собой, и тем, как они провели это действие спектакля. В его же взгляде вначале доминировали вскипевшие гормоны, но скоро прорезалось беспокойство. Однако увидев, что, несмотря