Он уселся рядом с Александриной и молча разложил рыбу на импровизированные тарелки. Свежий запах фруктов, ягод и цветов будил в нем чувственные желания.

– Все так... красиво, – наконец произнес Дрейк, и от его хриплого голоса ее сердце забилось сильнее.

– Я рада, что тебе понравилось, – ласково проговорила она и широко улыбнулась. Что касается хрустальных канделябров и вина... придется призвать на помощь воображение.

– Лунный свет настолько чарующ, что я уже от него хмелею.

Что-то сегодня изменилось, что-то заставляло Алекс испытывать какое-то предвкушение, которое нельзя было объяснить, – оно было за гранью реальности.

– Все дело в нашем острове, – мечтательно проговорила она. – Он словно волшебный.

Дрейк кивнул и попробовал спелую сладкую ягоду.

– Знаю, я никогда в жизни не испытывал таких чувств, как здесь. Даже готов примириться с гибелью «Прекрасной мечты», – впервые заговорил Дрейк о потере корабля.

– Могу представить, какой это для тебя удар, – осторожно сказала Алекс. – Ведь это был особенный корабль.

Дрейк грустно улыбнулся.

– Особенно для меня. «Мечта» – это как лучший друг, на которого можно положиться.

– А твоя семья?

– К сожалению, на свою семью я положиться не могу. Разве что на Смитти, который временами мне ближе отца.

Алекс выглядела удивленной.

– Ты никогда раньше не говорил о своем отце. Какой он?

– Это слабый человек. – Взгляд Дрейка стал жестче. – Очень добрый, но бесхребетный. Всю жизнь был чересчур легковерным и доверчивым. Моя сестра характером больше похожа на него.

– Твоя сестра? Дрейк кивнул:

– Да, моя сестра слишком мягкосердечная. Я боюсь, как бы кто-нибудь ее не обидел.

– Как твоего отца? Дрейк стиснул зубы.

– С чего это мы вдруг перешли на эту тему?

– Я просто хотела побольше о тебе узнать, – спокойно сказала Алекс.

В этот момент Дрейк испытал угрызения совести. А ведь на самом деле Александрина ровным счетом ничего о нем не знает! И то, о чем он никогда ей не говорил, может изменить их отношения. Но он отбросил прочь печальные мысли. Сейчас еще не время!

– Больше мне об этом нечего сказать.

– В твоей жизни было много женщин? Его ошеломила ее прямота.

– Кого?

– Женщин. У тебя было много женщин?

– В моей постели – много, в моей жизни – нет.

Алекс посмотрела на него с удивлением. – Почему?

– Потому что в постели женщины доставляют удовольствие, а в жизни они крайне вероломны и бессердечны.

Она поморщилась от его резкого ответа. Дрейк увидел ее лицо и тут же пожалел о том, что сказал.

– Извини, принцесса. Просто раньше ни одной женщине не хватало наглости расспрашивать меня о моих прошлых... э-э... интрижках.

– Но я не просто одна из твоих женщин, Дрейк. Я – твоя жена.

Он улыбнулся:

– Нет, милая, ты не просто одна из моих женщин, и не только потому, что моя жена, – ты совершенно уникальная. – Дрейк увидел недоумение на ее лице и пояснил: – Это самый лучший комплимент, на который я способен.

Алекс ослепительно улыбнулась.

– Я рада. Приятно, что хоть кто-то восхищается моей уникальностью.

– Что ты хочешь этим сказать? Александрина тяжело вздохнула.

– Я многое не умею из того, чем должна обладать женщина из благородного семейства, и это крайне огорчает моих родителей. Они снабдили меня вереницей самых безукоризненных гувернанток, которые должны были обучить меня всевозможным правилам приличия.

Дрейк улыбнулся, представив, каким упрямым и своевольным ребенком, наверное, была Алекс в детстве.

– Им это удалось?

– Едва ли, – печально призналась Александрина. – Вся их кропотливая работа пошла насмарку. Я до сих пор не умею вышить ни одного стежка и не могу начертить прямую линию. Мой французский оставляет желать лучшего, а когда я играю на фортепиано, все охотничьи собаки, живущие в Садзбери, начинают выть от возмущения.

Дрейк развеселился.

– Но зато ты преуспела в искусстве управления парусным кораблем.

– Мой отец считает это скорее недостатком, чем достоинством.

– На «Прекрасной мечте» ты продемонстрировала самые настоящие творческие способности, – заметил он. – А сколько женщин, знатных или не очень, могут похвастаться тем, что поймали рыбу голыми руками? Не говоря уже о твоем творческом подходе к тушенке. Александрина выглядела удрученной.

– Так ты все знал? Он усмехнулся:

– Конечно же, я все знал, принцесса. Тушенка, как бы искусно она ни была приготовлена, всегда остается тушенкой. Но мне очень нравилась твоя забота, я боялся тебя разочаровать, поэтому ничего не говорил.

Она просияла:

– Спасибо. Но что-то мне подсказывает, что мои родители не будут в восторге от энтузиазма, который я продемонстрировала на кухне.

У него в глазах заплясали огоньки. И Дрейк подумал про себя: «И от энтузиазма в спальне». Но не стал произносить это вслух.

Вместо этого он просто сказал:

– Разумеется, они больше не огорчаются из-за тебя, потому что уже смирились. Ведь, в конце концов, ты уже не ребенок, а прелестная взрослая женщина.

Алекс покачала головой:

– Нет. На самом деле, я думаю, они с нетерпением ждали моего первого сезона. Они очень надеялись, что мое появление в свете как-то изменит меня и преобразует мою жизнь. Отец хотел поскорее сбыть меня с рук и выдать замуж за подходящего члена палаты лордов. – Дрейк молча согласился с ее выводами. Граф действительно оказался бесчувственным человеком. Алекс продолжала: – А мать думала, что я сплю и вижу, как бы только познакомиться с перспективными молодыми людьми. Но она напрасно ждала, что я стану настоящей леди, какой она всегда мечтала меня видеть. – Александрина сделала гримасу. – Если бы я жила сейчас дома, мне покоя не было бы от многочисленных богатых, знатных и до ужаса скучных визитеров. – Она поморщилась от отвращения, вспоминая некоторых из потенциальных женихов. – Например, Джон Хардсли, граф Ромдейл, недалекий и лысеющий. Или Уильям Кендалл, маркиз Даруэлл, напыщенный и самодовольный. Джордж Макелрой, граф Блейдстон...

– Такой же, как и те, которых ты уже перечислила. Да еще вдобавок ко всему тучный, жадный. К тому же большой плут, когда играет в карты, – закончил ее фразу Дрейк.

– Откуда ты все это знаешь про лорда Блейдстона? – Алекс вскинула голову и изумленно уставилась на Дрейка.

Дрейк похолодел. Он так увлекся беседой, возмущенный тем кругом общения, какой выбирал для своей дочери Джеффри Кассел, что невольно допустил досадный промах. Но он знал, черт возьми, что любой из этих высокомерных денди в один миг сломил бы вольнолюбивый дух Александрины.