– Тогда я заберу всех пленных. Или вы и их хотите таскать с собой?

– Глупо мы будем выглядеть, если отдадим добычу в чужие руки! – заметил Дойд. – Мало того, что мы оставили скот в тех усадьбах у двух озер и теперь не знаем, что с ним. А теперь отдать еще и пленных! Нет, Бран сын Ниамора, забирай свое, а о своем мы сами позаботимся!

Ниамор был рад спровадить сына назад к побережью, где он едва ли еще что-нибудь раздобудет. Сам Бран остался очень недоволен, но спорить с вождем не мог. Ему дали десяток воинов, пять волокуш, на которые сложили отнятое у пленников добро, и он тронулся в обратный путь. Недовольные воины древками копий подгоняли коров и овец, но больше поручить это было некому, потому что из пленных с ними ехала одна только Сэла, которую Бран сразу объявил своей собственной добычей. Ниамор, правда, намекал, что он может оставить ее со всеми прочими, чтобы не слишком обременять себя в пути, но Бран промолчал в ответ: оставлять такое сокровище в загребущих руках своего прославленного отца он не собирался. Слава Богине, он достаточно взрослый, чтобы иметь собственную долю в добыче!

Бран уехал, а вся прочая дружина с полусотней пленников, частью верхом, частью пешком, тронулась дальше, по пути обшаривая все складки местности. Сначала им не везло, но после полудня на склоне одной из гор обнаружилось какое-то движение. Издалека казалось, что крупные черные камни передвигаются по склону сами собой.

Оставив пленных пока позади, около сотни туалов двинулось к горе, и вскоре оттуда послышались радостные крики. То, что издалека казалось камнями, оказалось коровами: отличными, упитанными, крупными черными коровами с белыми рогами. У быка в носу блестело огромное золотое кольцо. И коров этих на склоне было не меньше сотни.

– Вот это добыча! – От радости туалы подбрасывали в воздух свои копья и ловко подхватывали их. – Поистине велика наша удача! Слава Богине!

– Это я, Ниамор сын Брана, привел вас к этой славной добыче! – радостно ревел вождь, звучно ударяя себя по золоченому ожерелью на груди. – Наконец-то мы нашли достойное нас! Это стадо самой их королевы! Кому еще владеть таким богатством! Она бросила его здесь, значит, она и сама недалеко! Теперь мы возьмем ее!

– Вот дураки! – изумленно шептала Хильделинд. – Ведь это коровы бергбуров! Да они их на части разорвут!

– Молчи! – Борглинда дернула ее за рукав. – И правда разорвут! А если они узнают, то не возьмут стадо, и все пропадет!

Но напрасно она боялась: не зная, что такое бергбуры, туалы и не подумали бы отказаться от добычи, даже если бы им разъяснили, что «королева фьяллей» тут ни при чем. Но все пленники молчали, и только бледность на их осунувшихся лицах выдавала, что они-то все прекрасно поняли. Еще бы не понять! Даже дети знали, что бергбуры владеют стадами черных коров, которым не нужна трава, потому что они питаются и жиреют, облизывая черные камни. Никакой другой скот не выжил бы в Черных горах, где нет никакого растительного корма. Потому-то здесь и не живет никто, кроме бергбуров. Бытовало множество рассказов, более или менее достоверных, о том, как иной смельчак отваживался увести корову из стада бергбуров, но всегда это для него плохо кончалось. Но если же какой-нибудь хитрец умудрялся добром договориться с бергбуром и получить черную корову в подарок или в обмен на что-нибудь, то его счастью можно было только позавидовать: ведь горная корова давала целые бочки отличного молока, а еды ей никакой не требовалось, кроме камней, которые и в Аскефьорде имелись в изобилии! Пленники могли бы рассказать немало таких случаев, но их не спрашивали, и они молчали. В их неясных мыслях мешались страх и надежда: угон бергбуровых стад непременно вызовет скорую расправу с похитителями, но что при этом ожидает пленников, гибель или спасение, никто не смел предположить. А туалы не замечали их переживаний: пленникам и не положено иметь цветущий и радостный вид.

Окружив стадо, туалы погнали его за дружиной, которая теперь шла еще медленнее. Повеселев, славные воины прямо на ходу распевали боевые и хвалебные песни. Этим же вечером они зарезали несколько из захваченных коров, и вечерний пир был обильнее и дольше обычного. Иные отмечали, что мясо жестковато, и только. Кое-кому из пленников предлагали кости и куски похуже, но фьялли в ужасе отказывались от угощения.

О том, что случилось дальше, во всем Фьялленланде потом рассказывали еще очень долго, да и на Туале тоже. Эти рассказы, правда, заметно отличались один от другого, но фьялленландский был заметно ближе к истине.

С началом сумерек в большую пещеру, где укрылась на ночь кюна Хёрдис со всем населением своей усадьбы, влетел Сигмунд сын Гуннара, один из хирдманов Эрнольва ярла, бывший с ним в дозорном отряде.

– Что творится! – закричал он, и все в пещере вскочили на ноги, убежденные, что надо немедленно бежать. Однако вид у парня был скорее изумленный, чем встревоженный. – Слушайте все! – возбужденно кричал Сигмунд, давясь от смеха, и теперь видно было, что суровому воину всего-то восемнадцать лет. – Что случилось!

– Что случилось? – воскликнула кюна Хёрдис, сделав шаг к нему. – Что ты вопишь, как ошпаренная кошка! Ну, что там такое? Туалы близко? Тебя прислал Эрнольв ярл?

Сигмунд кивнул и продолжал, вытаращенными глазами оглядывая лица вокруг себя:

– Туалы набрели на бергбурское стадо и захватили его! Они гонят его с собой! Они уже устраиваются ночевать, там, через три долины! Эрнольв ярл сторожит их там! Когда стемнеет, мы нападем!

– Он опять их не найдет! – желчно вставил Асвальд Сутулый и откашлялся. – Мы слышим эту песню уже в четвертый раз! Он и в те ночи своими глазами видел, где туалы устраиваются спать, а ночью своими же глазами – то есть своим глазом! – не может их найти, словно у него и одного-то глаза нет!

В последние годы у Асвальда ярла болела спина, так что он почти не ходил в походы. Но его язвительный нрав остался при нем, и сейчас он всем своим видом выражал убеждение, что сам-то наверняка нашел бы врага, несмотря на все колдовские облака на свете. Асвальд ярл заметно постарел: его лицо к пятидесяти трем годам высохло, пожелтело и покрылось тонкими морщинами, черты заострились, а плечи согнулись еще больше. Сэла говорила, что он похож на Локи, отбывающего наказание за очередную пакость. С язвительным взглядом зеленоватых глаз, с острым носом и редкой светлой бородкой, он уже ни в ком не вызвал бы мысли, что именно его-то, Асвальда сына Кольбейна, двадцать пять лет назад любила Сольвейг Старшая, так любила, что однажды, перед битвой в Пёстрой долине, упросила норну не резать нить его жизни. Но она ушла, единственная, кто умел смягчать его жесткое сердце, и с тех пор Асвальд ярл совсем замкнулся в своем насмешливом презрении к миру. В тот же год, как Сольвейг не стало, он женился на знатной и красивой девушке, которую впервые увидел только в день свадьбы, имел от нее трех дочерей и сына, и, казалось, никогда не вспоминал о своей первой любви. В дни бегства он был еще более желчен и зол, чем обычно, но никто не видел в этом ничего странного – имелись весомые причины, способные испортить настроение и более добродушным людям. И никто не знал, что душу Асвальда ярла перевернуло не столько наглое появление врагов в самом Аскефьорде, сколько бесплотный и все же пронзительно-знакомый голос из ночи, предупредивший о нем…