Чиновник привел их в тот же зал, где вчера разговаривали с императором.

Правитель Чжунго обнаружился на троне, но уже в другом халате, чисто-белом, как горные снега. Чиновников стало намного меньше, но обладатель усов-сосулек остался, как и двое стариков в ало-золотом и Шао Ху, а с ним еще парочка хэшанов в оранжевых рясах.

Все сидят на подушках вдоль стены, лица неподвижные, словно неживые.

– Приветствуем вас, чужеземные воины, – сказал император. – Как вам наше гостеприимство?

– Славно, – ответил конунг. – Кормят хорошо, слуги шустрые, но шумновато…

Император удивленно задвигал бровями, похоже, что ожидал другого ответа, сказал почти с угрозой:

– Ничего, вторую ночь вы тут вряд ли проведете… Садитесь вон туда!

И он указал на ту стену, что оставалась свободной, и вдоль нее лежали подушки.

Арнвид опустился на свою довольно ловко, Нерейд с трудом подогнул под себя ноги, Кари брякнулся так, что вздрогнул пол, а золоченые драконы на потолке зашевелились.

– Во имя всевидящего Неба и предков мы начинаем, – правитель Поднебесной хлопнул в ладоши. – Янь Си, объяви церемонию!

Чиновник с жемчужиной на шапке поднялся, поклонился, и заговорил:

– Воистину благородные и справедливые испытания предстоят нам здесь. Сначала мы очистим помещение от злых духов, противных Дао, что могли проникнуть сюда вместе с чужаками. Затем же испытаем наших гостей на те умения, что пристали благородным мужам, узнаем, обладают ли они дэ, и достойны ли проверить удачу на дороге в Куньлунь. Начинаем!

Очисткой от злых духов занялись двое стариков в ало-золотых халатах.

Один зажег пучок сухих стеблей, принялся им размахивать, и по залу пополз вонючий, черный дым. Второй, бренча колокольчиками на посохе, начал бегать туда-сюда, выкрикивать неразборчивые возгласы и делать выпады, словно протыкая кого-то невидимым мечом.

– Тут и вправду есть кого гонять? – спросил Ивар, нагнувшись к Арнвиду.

– Да откуда? – старый эриль пренебрежительно махнул рукой. – Деньги отрабатывают, перед лицом правителя стараются, а сами дурачка играют… По лицам видно.

Морды у стариков были самые прохиндейские, хитрые и довольные.

Беготня закончилась, дым немного рассеялся, и вновь прозвучал тонкий голос Янь Си:

– Первое, по чему узнается тонкий ум благородного мужа – это искусство стихосложения. Кто из вас, благородные варвары, готов посостязаться с придворным поэтом Сыма Ню в создании оды?

– Что такое ода, я не знаю, но стихи сочинить готов! – громко объявил Арнвид. – Тема какая?

– Единственно возможная в данном дворце, – Янь Си поклонился императору. – Славословие Сыну Неба, благословенному всеми благими небожителями, потомку божественного Юя, несравненного Шуня…

Правитель Чжунго поднял руку, и чиновник замолк, хотя поперхнулся, запихивая обратно рвущийся из горла поток лести.

– Годится. Я готов, – сказал Арнвид.

Принесли большие песочные часы, перевернули, и поэт, худосочный, совсем молодой, принялся возить кисточкой по бумаге, хотя Ивар был уверен, что у него-то хвалебная ода готова заранее. Старый эриль откинулся к стенке, прикрыл глаза и, казалось, задремал.

– Да, еще, знайте, если вы не покажете себя достойными, – сказал Янь Си вкрадчиво, – то будете обвинены в оскорблении величества, осквернении предков, и брошены в темницу…

Ивар улыбнулся так, что чиновник побледнел и отшатнулся.

– Готов возвысить голос в присутствии императора! – воскликнул Сыма Ню, хотя песка в верхней половине осталось достаточно.

– Начинай, паря, а я уж за тобой, – разрешил Арнвид так благодушно, словно был тут главным.

Придворный поэт вскочил на ноги, и заголосил:

Покойный мой отец Боюном звался,

Чжуань, сын неба, – славный предок мой.

В седьмой день года я на свет явился,

Сей день всех дней счастливее в году.

Дальше полились славословия, такие приторно-сладкие, что у Ивара заныли зубы. Но пришлось выслушать все до конца, понаблюдать, как на лицах слушателей расцветают одобрительные ухмылки.

– Теперь ты, – сказал Янь Си, глядя на Арнвида с презрительной уверенностью: куда тебе, лысый старичина, против нашего поэта, что простую орхидею может назвать тридцатью разными словами.

Старый эриль поднялся:

Тьму войнолюбивых

Князь врагов на взгорье

Сокрушал, неистов

В криках пляски стали.

Прежде чем владыка

Стопы вязов сечи

В южные пределы

Ради игр направил.

Голос его звучал сначала негромко, потом окреп, в нем послышалось лязганье стали, предсмертные хрипы, воинственные крики и тот страшный напев, который издают мчащиеся по небу валькирии:

Грохотал по чащам

Южным Бёльверк брани

Он, чащобных татей

Грозный истребитель.

Прежде чем по плату

Эрд помчится слава

До небес предела

Недруга разбоя.

Ханьцы не могли понимать кеннингов, виса столь же отличалась от оды, как тяжелая секира от парадного меча, но они разбирались в стихах, и слушали, затаив дыхание, даже невозмутимый император.

А когда Арнвид закончил, по залу пробежал дружный вздох.

– Это… это было необычно, – сказал правитель Чжунго. – И не хуже, чем у Сыма Ню…

– Правитель, ничтожный просит о милости покончить с собой! – придворный поэт, чьи щеки выглядели красными, словно два мака, упал на колени, приник лбом к полу. – Ибо я навеки опозорен, проиграв состязание варвару, и достоин лишь смерти в петле или от яда!

Он-то хорошо понимал, кто победил в этом поединке.

– Дозволение не дается, – сухо проговорил император. – Янь Си, второе испытание!

Чиновник в шапке с жемчужиной махнул рукой, и слуги принесли низкий столик, расчерченный в черные и белые клетки, принялись расставлять на нем фишки тех же цветов.

– Облачные шашки, – объявил Янь Си. – Благородный муж обязан показать тонкость ума, играя в них. До трех побед. И я сам, недостойный, стану противником того, кто будет состязаться от наших гостей.

– Может быть, я? – Ингьяльд несмело глянул на конунга.

Молодой эриль в тавлеи был сильнее всех в дружине, да и по Трандхейму находилось мало равных ему игроков.

– Давай, – кивнул Ивар. – Только если продуешь, я сам тебе башку отрублю, клянусь Вальхаллой.

Ингьяльд поднялся, сутулый, длиннорукий, зашагал к столику.

– Только бы хотелось узнать правила… – попросил он, усевшись напротив Янь Си.

Объяснения не заняли много времени, и вскоре противники начали двигать черные и белые фишки по доске.