не отставал.

— Вы из Парижа, мой друг?

— Да.

— И как там?

— Как в раю.

— А женщины?

— Цветут.

— Что пишет Жозефина?

— Это не моя тайна.

— Ах, взгляните, какая козочка!

— Где? — встрепенулся Ржевский.

— Ап! — Коленкур выхватил из его руки конверт. — Пардон, месье, обычная парижская шутка.

Ржевский едва поборол в себе желание схватиться за саблю: площадь внутри Кремля просто кишела французами, и поднимать шум было слишком опасно.

Едва Коленкур взглянул на конверт, на его лице отразилось удивление.

— Позвольте, но это не рука Жозефины!

Ржевский и глазом не моргнул.

— Мадам недавно сломала себе палец.

— Какое несчастье! Что же с ней случилось?

— С кровати упала.

— Да? — Коленкур пытливо взглянул на поручика. — Вы ее очередной любовник, не так ли?

— Не имел чести, сожалею.

Коленкур мечтательно улыбнулся.

— Сожалеть, действительно, есть о чем… Ну не упрямьтесь, месье. Вы ведь с ней спали, признайтесь? Я же вижу, что вы в ее вкусе.

— Бомба! — вдруг крикнул Ржевский.

— Где?! — в испуге подпрыгнул Коленкур.

Ржевский выдернул у него из рук письмо.

— Уже пролетела. Можете сменить подштанники.

Коленкур, как истинный дипломат, сделал вид, что ничуть не обиделся.

— О, вы меня весьма позабавили.

— Всего лишь обычная армейская шутка. Пардон, месье, но я тороплюсь.

— Куда спешить, мой друг? Мы в Москве!

— Это вас не касается.

— Надеюсь, ваша личная жизнь не затрагивает интересов Франции, иначе мои мемуары…

— Плевал я на ваши мемуары! — Ржевский сплюнул себе под ноги.

— Бог мой, как упали нравы, — скривился Коленкур, заметив, что слюна угодила ему на сапог. — Вот горькие плоды нашей революции!

— Снявши голову, по волосам не плачут.

— Интересно, что сказал бы на это Людовик XVI…

— Он сказал бы: не всё стриги, что растет!

— Мда-а, пожалуй… Откуда вы так хорошо знаете русские пословицы, капитан?

— Я часто спал с русскими женщинами. С кем поведешься, от того и наберешься.

— Надеюсь, вы не подцепили ничего лишнего? — ядовито улыбнулся Коленкур.

— Нос, как видите, на месте, — невозмутимо парировал Ржевский. — Кстати, как самочувствие императора? Говорят, его замучил насморк.

— К счастью, одна ноздря уже дышит.

«Перед смертью не надышишься», — подумал поручик.

— Я вылечу его величество, — сказал он.

— Да? И каким же образом?

— Мне известно превосходное средство от соплей… Надеюсь, император еще не спит?

— О нет, ему не до сна: возбужден, счастлив, горд. — У оберштальмейстера перехватило дыхание: — Подумать только — мы в самом сердце России, во дворце московских монархов!

— Бомба! — спокойно предупредил Ржевский, кивнув перед собой.

Коленкур недоверчиво рассмеялся и был несказанно поражен, угодив своим следующим шагом в россыпь конских яблок.

— La crotte! /Лошадиный навоз! (фр.)/

— Вы влипли, месье!

— Мда-а, жаль, что это была не шутка.

Раздосадованный обершталмейстер долго скреб сапогами по земле, словно конь копытами. Потом, спохватившись, догнал ушедшего далеко вперед поручика.

Коленкур провел Ржевского до высоких резных дверей, за которыми находился кабинет русского царя, ныне занятый французским императором. По бокам у входа стояли два караульных офицера.

— Подождите здесь. — Коленкур скрылся за дверьми и очень быстро вернулся: — Император в нетерпении. Прошу вас, месье.

Они вошли в роскошный зал.

В центре, у широкого дубового стола, заваленного бумагами, возвышался прекрасный как бог Наполеон Бонапарт, в римской тоге, весь из белого мрамора.

Сам император стоял неподалеку за столом, где — то на уровне пупка собственной статуи, заложив правую руку за жилет. Он был в шляпе и при сабле.

— Оставьте нас, Коленкур, — сказал он.

— Но, мон сир, — торопливо заговорил обершталмейстер, — подумайте о потомках, которые будут изучать историю ваших побед по моим мемуарам. Пусть вы творец истории, но я ее летописец…

— Вы надоедливы как старая кокотка, — поморщился Наполеон. — Примите ванну, от вас несет конюшней.

— О, мон сир…

— Уйдите, или я запущу в вас чернильницей!

Коленкур, состроив обиженную мину, оставил Ржевского наедине с Наполеоном.

Глава 50. Le coq gaulois (Галльский петух (фр.))

Ржевский оправил на боку саблю.

— Получили сухари в полк? — участливо спросил Наполеон.

— Я из Парижа, сир, — напомнил поручик.

— Ах, да…

Император сделал ему знак приблизиться.

— Ваше имя?

— Роже де Ржево.

— Как мои парижанки?

— Плетут венки.

— О чем судачат?

— О вас, сир.

— И что говорят?

— Только хорошее, либо ничего.

— Гм, как о покойнике, странно… Как поживает Жозефина?

— Молится о спасении вашей души.

— Надеюсь, она не готовит себя в монастырь? Из нее такая же монашка, как из меня — римский папа.

Остановившись у противоположного края стола, Ржевский протянул императору конверт, где лежал лист бумаги, исписанный аккуратным почерком Наташи Ростовой.

— Неисправимая лентяйка! — пробурчал Наполеон, развернув письмо. — Опять за нее писала камеристка.

Он понюхал бумагу.

— Для служанки пахнет недурно.

«Кажется, Наташу оскорбили», — подумал Ржевский, положив ладонь на рукоять сабли.

— Дорогой котеночек… — начал читать Наполеон, — скучаю… пожухли листья… мне очень хочется… ваша раба… беременна… Что такое?! — он изумленно уставился на Ржевского. — Жозефина ждет ребенка?!

— Да, сир. Живот уже как арбуз!

— Невероятно! А вы его видели?

— Кого?

— Арбуз… то есть живот! ее живот?

— Да, сир. До сих пор стоит перед глазами.

— Зачем тогда я с ней развелся?! — воскликнул Наполеон. — Променял креолку на австрийку. Шампанское на пиво! — Он вдруг осекся. — Но когда… Дьявол! Мы же не встречались с ней больше года!

— Неужели? — Ржевский сделал круглые глаза.

— Почему она настаивает на моем отцовстве?

— Ума не приложу, сир.

— Тут какое — то недоразумение. Или… придворная интрига?

Настоящие и воображаемые измены бывшей супруги, их ссоры и примирения, признания в любви и злословие за спиной — все это словно ожило и пронеслось теперь перед мысленным взором Наполеона.

Ржевский исподлобья смотрел на глубоко задумавшегося императора. Один взмах сабли — и корсиканский деспот больше никогда не будет ломать себе голову. Но нанести удар исподтишка? Для русского дворянина куда благороднее была бы дуэль…

— Напрасно я сохранил за Жозефиной титул императрицы, — процедил сквозь зубы Наполеон, разрывая письмо в клочья. — Если у нее родится наследник, в случае моей смерти, она может бороться с Марией — Луизой за престол. О, коварная!

Едва сдерживая клокотавшую в нем ярость, Наполеон посмотрел на Ржевского.

— Что Жозефина велела передать мне на словах?

«Пора!» — решил поручик и гаркнул, как на параде:

— В этой шляпе, сир, вы похожи на огородное пугало!

Черты Бонапарта исказились.

— Какое ей дело до моей любимой шляпы?! Быть может, этой престарелой фурии хочется, чтобы я надел стариковский колпак?

— Он бы вам пошел куда больше.

— Что?! Вам тоже не нравится моя шляпа?

— Мне не нравитесь вы!

Наполеон лишился дара речи.

Ржевский выхватил из ножен саблю:

— Защищайтесь,