– Ты шутишь, дорогая, – спокойно отозвалась Бренда, – но я понимаю тебя. Иногда приходится довольствоваться местными продуктами. В сороковых годах мы с отцом Макса путешествовали по Испании и нередко ужинали чесноком и хлебом. Больше ничего нельзя было купить.

– Представляю себе, – сказала Стелла. Она специально завела разговор об их бедности, и на тебе – речь идет об испанском чесноке. Макс не преминул вставить, обращаясь к матери, что лучшие работы по истории Испании написаны англичанами. Стелла не поняла, выдумал он это тоже или нет.

– Любопытно, не так ли? – произнесла Бренда.

– Макс, наполни, пожалуйста, стаканы, – попросила Стелла. – Когда пьешь, то не замечаешь, что ешь. Чарли, будь добр, собери тарелки.

Она поднялась и подошла к плите.

– Бренда, тебе ведь никогда не приходилось есть на кухне? – спросила она не оборачиваясь. – А кое-кто живет вот в таких условиях.

– В молодости мы с Чарлзом часто бывали в стесненных обстоятельствах, – ответила та.

– Трудно представить, – сказала Стелла и, повернувшись с кастрюлей, увидела, как Бренда глянула на Макса, услышала ее легкий вздох. Ужин проходил не так, как надеялся Макс.

Положение не исправилось. Споров как таковых не было, скорее возникали мелкие нарушения плавного разговора, который Макс вел с большим старанием. Виновата, разумеется, была Стелла. Она была расторможенной и под конец даже огорчилась, что не вывела Бренду из себя. Но та благоразумно не поддавалась на уловки невестки.

– Доброй ночи, дорогая, – сказала Бренда, когда Макс собрался везти ее обратно в отель. – Надеюсь, ты скоро поправишься.

С этими словами она села в машину.

Час спустя Макс вернулся разгневанный и нашел Стеллу еще более расторможенной. Он быстро прошел к кухонному окну и стоял там, глядя в темноту и злясь. Стелла по-прежнему сидела за столом, заставленным грязной посудой, курила и пила вино.

– Ты не только эгоистка, – объявил наконец Макс негромким, хриплым от гнева голосом, – ты еще и дура.

Стелла поставила локти на стол, поднесла стакан ко рту и молча посмотрела поверх него на Макса.

– Ты хоть понимаешь, что наделала?

– Что я наделала, Макс?

Она ожидала услышать, что уничтожила всякую надежду на получение денег от Бренды когда бы то ни было. Но Макс удивил ее.

– Ты не оставила себе ни малейшего шанса, – сказал он неожиданно спокойно.

Стелла не уловила мелодраматического духа этой минуты.

– Ни малейшего шанса, – повторила она. – То есть?

Макс горько усмехнулся, потом фыркнул.

– Макс, что это значит?

– Это значит, что ты самостоятельна.

– Я всегда была самостоятельной.

– Не была. Никогда. Я пошел спать.

– О чем ты говоришь, черт возьми?

Стелла уже поднялась на ноги. Ей не понравилась эта категоричная завершенность. Она стояла возле стола и ухватила за рукав Макса, когда он хотел пройти мимо нее к лестнице. Он глянул на нее с холодной как никогда яростью.

– Пусти.

Стелла вцепилась в рукав еще крепче, зажав в кулаке складку ткани, и усмехнулась.

– Пусти!

Макс вырвался, при этом слегка пошатнулся и ухватился за перила лестницы.

– Ты расторможена! – крикнул он и стал подниматься.

– Что за чушь, Макс? – взорвалась она. – О какой самостоятельности ты говоришь? Я всегда была самостоятельна, живя с тобой!

Он спустился на несколько ступенек.

– Да замолчи же! Детали обсудим утром, а сейчас не буди Чарли.

– Какие детали?

Они свирепо смотрели друг на друга. Макс стоял на середине лестницы, вполоборота к подножию, где стояла Стелла. Она первая увидела Чарли в пижаме на лестничной площадке. Мальчик протирал глаза и хмурился.

– Извини, дорогой, мы тебя разбудили? – спросила она. – Это твой папа строит из себя дурака.

Макс взбежал по ступенькам.

– А ну пошли, – услышала она его голос. – Тебе давно пора быть в постели.

Оба скрылись. Стелла вернулась к столу и допила все, что смогла найти. Макс спустился снова и напрямик выложил ей то, что скрывал весь день. Он сказал, что Эдгара арестовала полиция. Его схватили в это утро в Честере и пока что содержали там.

Следующие два дня прошли будто во сне. Стелла скрывала свою реакцию на весть об Эдгаре, делая вид, что негодует на то, что Макс выставил ее напоказ перед Брендой, демонстрируя психическое состояние жены, чтобы эта старая ведьма снова стала снабжать его деньгами. Макс был спокоен как никогда. Видимо, из-за ожесточенности происходивших между ними скандалов он решил, что у их брака нет будущего. О психиатрической стороне дела Макс забыл, и кто упрекнет его в этом? Он хотел поговорить со Стеллой о разводе, но она не стала слушать и вышла из комнаты.

– Ничего, успеется, – успокоил он себя.

Но Стелла не собиралась вести с ним спор на эту тему. А поскольку Макс не хотел вести такой разговор при Чарли, ей удавалось избегать дискуссии об условиях развода, столь желанной для Макса.

Несчастная семья. Выходя из дома, Стелла всякий раз боялась, что к ее возвращению Макс сменит замки на дверях. Она сказала об этом Тревору Уильямсу, и глаза у него странно блеснули. Пусть попробует, ответил Тревор. Сказал, что менять замки в доме может только он сам, и это ее несколько успокоило.

Видимость семейной жизни все-таки сохранялась. Стелла продолжала заниматься домашними делами и стряпней. Хотя пропасть между нею и Максом расширилась, в доме появился уют, обязанный своим возникновением только ей, необходимости чем-то заполнять дни, чувству порядка, в котором она, видимо, нуждалась больше чем когда-либо. Что еще ей оставалось? Молчание, ненависть, горе, опустошенность она могла выносить, но только не беспорядок. Не хаос. Не грязный пол и еду не вовремя.

Теперь Стелла висела над бездной безумия. Волны отчаяния накатывали внезапно, и в такие минуты у нее возникало желание лечь и умереть, но она держалась, не хотела уступать, поддаваться отчаянию, хотя оно разъедало остатки силы воли. Этот ненадежный отказ капитулировать заставлял ее убирать постели, стирать, стряпать. Делала она все это не для Макса с Чарли, а для себя. Хваталась за домашнюю работу, чтобы сохранить здравомыслие.

Каждый вечер они ужинали в молчании, потом, если не было дождя, Макс и Чарли отправлялись на прогулку. Стелла убирала со стола и мыла посуду, после чего выпивала еще джина. Садилась к окну и смотрела, как смеркается. Теперь уже темнело не так рано. Через три часа я буду спать, говорила она себе, пройдет еще один день, в который я не сошла с ума. Прожить день и остаться в своем уме стало казаться ей достижением. О будущем Стелла не думала. Думать о нем есть смысл, если чего-то хочешь, а она хотела только прожить день, не сойдя с ума.