Утром Макс был до того зол, что ей пришлось извиниться. К счастью, барабаня среди ночи в дверь к Уильямсам, она не объявляла, для чего ей потребовался Тревор.

Так, сказала она, шли ее дни в «Плас Молд».

А что Эдгар, ее душевнобольной любовник? К своему глубокому огорчению, я не слышал о нем ничего. Казалось, он исчез с лица земли. Мне не раз приходило в голову, что он уже на том свете. И наконец с огромным облегчением я узнал, что его видели неподалеку от Юстонского вокзала. Это наводило на мысль, что он собирается ехать на север, и я немедленно позвонил Максу и сказал: мы подозреваем, что он выведал, где живет Стелла. Что у него на уме, в самом ли деле он собирается в Кледуин, можно лишь догадываться. Я сообщил Максу о мерах безопасности, которые принимает полиция, это его успокоило, но лишь слегка. Новости были тревожными, и я не скрывал от Макса собственного беспокойства.

Потом я спросил его о Стелле. Я недавно разговаривал с ней по телефону и был обеспокоен тем, что за ней нет должного присмотра. Макс был сдержан. Задев его за живое и услышав наконец в его голосе с трудом подавляемый гнев, я мягко посоветовал ему занять другую позицию, более отстраненную, психиатрическую. Сказал, что Стелла страдает каким-то истерическим заболеванием, пытается совладать с громадным бременем вины и это ей явно не удается. Ей необходима его помощь.

Макс ничего не ответил, и я принял его молчание за согласие.

Я думал, Макс расскажет Стелле, что полиция сообщила об Эдгаре, но впоследствии выяснил, что он оставил ее в неведении. Что послужило причиной его скрытности – неуместное стремление оградить ее от мучительных новостей? Или, может, то была холодная, пассивная агрессия: скрыть от Стеллы, что в Кледуин направляется человек, вполне возможно вознамерившийся убить ее?

Несколько дней спустя от Хью Гриффина пришло еще одно письмо. Стелла чуть было не выбросила его нераспечатанным, решив, что там опять призыв почаще обнимать Чарли или тому подобная чушь, но, вспомнив, как долговязый молодой человек сидел, подавшись вперед, на краю стула и с серьезным видом смотрел на нее, сжимая и разжимая свои длинные, костлявые пальцы, вскрыла конверт. Стелла была еще в халате, кипятила на кухне воду для чая. Она только что выстирала чулки и повесила их сушиться на спинку стула, так как не могла выйти в таком виде к бельевой веревке. Сев, она прочла письмо. Там не было никаких призывов к доброте и пониманию, не было просьб о встрече, «чтобы обсудить положение дел». Письмо представляло собой приглашение на экскурсию вместе с учениками в Кледуинскую пустошь, уголок дикой природы к западу от городка. Это входило в программу изучения местной флоры и фауны. Первой мыслью Стеллы было отказаться, однако, допив чай и посмотрев на долину, она подумала, что, может, и согласится, если с ней будут любезны.

Стелла объявила об этом за ужином в тот же вечер, и Чарли обрадовался; он явно не надеялся привлечь к этому мероприятию кого-то из родителей. Макс, видя это, тоже воспрянул духом; бедняга, она сильно измучила его за эту зиму, он целыми неделями был в подавленном состоянии, хотя Стелла считала, что в этом повинна и работа. Она знала кое-что о его пациентах, знала, что в отделении, за которое он отвечал, было много шизофреничек средних лет и постарше, госпитализированных так давно, что надежд на улучшение почти не оставалось. Для такого человека, как Макс, там почти не было стимулов. Ему бы хотелось работать в палатах с более молодыми, более беспокойными пациентами, однако Джон Дэниеле, главный врач, который дал Максу надежду на интересную работу, забрал эти палаты себе. Джон Дэниеле – мой старый друг. Макс приехал слишком поздно, сказал он, все дело в этом.

В первые две недели февраля положение не менялось. Сообщений об Эдгаре полиция больше не получала, и Макс скрывал от Стеллы, что он скорее всего держит путь в Кледуин. Семья сохраняла свое хрупкое взрывное равновесие, кое-как жила изо дня в день, не накапливая огромной разрушительной энергии в своих недрах. Труднее всех, разумеется, приходилось Чарли; дома он все время проводил в спальне, за едой бывал молчаливым, угрюмым.

Потом пришла новость, сулившая лишь ухудшение и без того неважного положения дел: Бренда собралась нанести им визит. Это сообщение по больничному телефону утром в четверг Макс выслушал с тяжелым предчувствием; Стелла выслушала это вечером от него с сардонической насмешкой.

– И где Бренда будет жить? – спросила она.

– Заказала номер в «Быке».

– Вот и замечательно.

Стелла без труда представляла себе стратегию Бренды. Та не собиралась мириться с тем, чтобы ее сын попусту тратил жизнь, губил карьеру, торча в этом сыром, Богом забытом районе северного Уэльса, но знала, что помехой здесь являются его инертность и Стелла. Ей предстояло сражаться с этими силами, чтобы звезда Макса вновь засияла на психиатрическом небосводе. Это обязывало ее действовать, вмешиваться, не допускать, чтобы инертность и Стелла стащили его в болото заурядности, откуда потом ему не выкарабкаться. По ее словам, больше всего она боялась, что Стелла станет огрублять его. Сам я был категорически против этого визита, но Бренда, приняв решение, становилась несгибаемой.

Основная тяжесть, разумеется, ложилась на плечи Макса. Ему и прежде было очень нелегко сохранять хоть какой-то мир между женой и матерью. Теперь, когда Бренда оказалась совершенно права, когда всем стало ясно, что Стелла – шлюха, распутница, никудышная мать, как ему было противиться доводам своей матери, что он должен бросить жену, перестать приносить жертвы, которых она недостойна? Стелла с тайным удовольствием наблюдала, как Макс пытается разрешить надвигающиеся проблемы, и предложила устроить званый ужин.

– Нет, черт побери! – воскликнул Макс.

– Почему же?

– Прекрасно знаешь почему. Не сыпь соль на рану.

Не сыпь соль на рану. У нее и в мыслях этого не было.

Во всяком случае, Чарли очень радовался предстоящему визиту: он любил бабушку, бабушка давала ему деньги и не скрывала, что обожает его. Мальчик пребывал в отличном настроении, таким оживленным они не видели его много недель. А Макс – нет. Он страшился этого визита.

В субботу Макс и Чарли поехали под дождем встречать Бренду с поезда. Очевидно, первое неудовольствие у нее вызвало состояние машины. Разумеется, она не видела «ягуар» с тех пор, как они переехали на север, а зима на проселочных дорогах оказалась немилосердной к нему. Вряд ли ей понравилось и состояние духа Макса, о городке она тоже ничего лестного сказать не могла. Очень хорошо, что она не появилась в доме, думала Стелла, так как Бренда даже в самых мрачных фантазиях не могла вообразить себе запу-. щенную кухню с грязной посудой в раковине, сохнущими на спинке стула чулками и сноху, в половине двенадцатого все еще одетую в халат и сдабривающую чай джином.

Требования Бренды, разумеется, были категоричными и чрезмерными, а Максу всегда было трудно отказывать ей. Она пожелала ежевечерне ужинать вместе с сыном и сразу поняла, что в Кледуине нет приличного ресторана. Это означало, что им придется ездить за двенадцать миль в Честер. Кроме того, ей втемяшилось в голову осмотреть больницу и познакомиться с главным врачом; она не отдавала себе отчета, что положение Макса теперь далеко не то, что было раньше. Тем не менее она настояла на своем, и было решено, что Макс познакомит ее с Джоном Дэниелсом.