тут зацепляюсь ногой за открытый чемодан и падаю к Бин на кровать.

– Ой! – с полусонным видом высовывается она.

– Прости! – шепчу я. – Не хотела тебя будить. Ты спи.

– Что ты делаешь? – она с трудом ворочает языком.

– Помогаю тебе. Прибираюсь.

– Не надо, – злобно говорит она и переворачивается, натягивая на себя одеяло.

Ладно, с приборкой можно повременить. Тогда вернемся к первоначальному плану на это утро: найти матрешек. Я тянусь за своей одеждой, потом отдергиваю руку и решаю позаимствовать что-нибудь чистое у Бин. Я роюсь в ее шкафу, производя минимум шума, и тут она открывает глаза и укоризненно смотрит на меня:

– Что ты делаешь?

– Иду искать матрешек, – натягивая джинсы, шепчу я. – Ш-ш, спи дальше.

– А если наткнешься на папу или Кристу? Или на Лейси? Она, кстати, спит в башенке.

– Так я и предполагала, – киваю я. – Я ни на кого не наткнусь. Я пройдусь по чердакам. Возможно, я спрятала их там и забыла.

– Ну, тогда удачи. – Бин переворачивается на другой бок, а я тем временем спускаю чердачную лестницу. – Не попадись.

Чтобы я попалась? Да никогда. Я взбираюсь по лестнице упругим, решительным шагом, поочередно обыскиваю чердаки, заглядываю в ящики и темные углы, смотрю под старыми сломанными стульями. И все это время мои мысли заняты Джо. Я просто не могу не думать о нем.

Прошлый вечер был откровением. Я всегда знала, что какую-то часть себя Джо держит под замком, спрятанной от посторонних глаз, но никогда не думала, что ему присуща тревожность. Я до сих пор не могу оправиться от этой новости.

Сколько его версий существует, задаюсь я вопросом. Сколько матрешек заперто внутри Доктора Сердец? Что еще он скрывает? И что он собирался сказать мне прошлой ночью?

Я столько ползала и лазила, что руки и ноги начинают болеть, а энтузиазм идет на спад. Я пинаю в сторону старый пакет с лекарствами и, вытирая с головы паутину, перебираюсь через поперечную балку. Я уже почти не сомневаюсь, что матрешек на чердаке нет, но из суеверной дотошности решаю проверить еще в одном месте, на всякий случай. Только сейчас мне следует быть начеку, потому что я подхожу к папиной комнате.

Правильнее было бы сказать: к комнате папы и Кристы. Но я по-прежнему не могу свыкнуться с этой формулировкой. Комната папы и Кристы… Будущее папы и Кристы в Португалии, открытие мексиканского ресторана. Все это представляется нереальным.

Я осторожно перемещаюсь в пыльном пространстве и тут останавливаюсь как вкопанная. Люк в их комнату открыт, и я замираю, ощущая нервозность. Они у себя? Я приближаюсь к краю люка. Внизу, похоже, тихо и пусто. Сейчас я быстро сориентируюсь на местности, пока есть такая возможность…

– Ой!

И тут нежданно-негаданно я спотыкаюсь о металлическую трубу, которая возникает на моем пути словно из ниоткуда. (Или, может быть, это я маху дала.) Я лечу в направлении люка, и в моей душе потрясение соседствует со странным спокойствием. Вот, значит, как. Здесь заканчивается моя жизнь. Я свалюсь в люк с трехметровой высоты, сломаю себе шею и никогда не узнаю, о чем собирался сказать Джо…

– Слава богу! – выдыхаю я

Падение удается прервать – я вовремя хватаюсь за крышку люка, царапаюсь, пытаясь обрести устойчивость под ногами… но я застряла. Шнурок за что-то зацепился. Я сижу на корточках, опасно зависнув над люком, и если рухну вниз, то деревянная лестница – моя единственная надежда на спасение. Цепляясь за жизнь, я дергаю ногой, пытаясь ее освободить, и тут, к своему ужасу, слышу голоса.

Папа. Криста. Твою ж мать.

– Вот мы и пришли, – говорит папа, пропуская Кристу в комнату. Они оба в шелковых халатах, с бокалами чего-то похожего на «Бакс Физ». У них что, каждое утро начинается с коктейлей? Или еще продолжается вчерашняя вечеринка?

В любом случае отсюда нужно выбираться. Срочно. Но прежде чем я успеваю пошевелиться, папа, чье лицо раскраснелось, поворачивается к Кристе и объявляет:

– Я – Хулио, богатый колумбийский наркобарон. – Он двигает бровями. – Рад познакомиться с тобой, красотка.

Я цепенею от страха. Почему папа называет себя Хулио? И что у него за жуткий акцент?

– Хулио! – скалится Криста. – Я счастлива познакомиться с тобой! Меня зовут Грета. А у тебя много денег? – с придыханием спрашивает она. – Я обожаю богатеньких мужчин.

О господи. Принесла же меня сюда нелегкая именно в тот момент, когда папа с подружкой затеяли ролевую игру. Это как дурной сон. Нужно убираться. Беззвучно и судорожно я пытаюсь высвободить ногу, но безрезультатно.

– У меня в банке много-много тысяч, – с сексуальным размахом говорит папа.

– Всего тысяч? – хлопает ресницами Криста.

– У меня в банке… шестьсот миллиардов фунтов, – поспешно исправляется папа.

– Тони! – рявкает Криста, выходя из образа. – Ну ты загнул! Это неправдоподобно. Шестьсот миллиардов фунтов – столько даже у Джеффа Безоса нет. Нужно, чтобы было правдоподобно!

Надо же, какая привередливая. Чем ее не устраивают шестьсот миллиардов фунтов?

– У меня 2,4 миллиарда фунтов, – с опаской говорит папа. – И яхта!

– Яхта! – снова произносит с придыханием Криста. – И такое вкусное шампанское, Хулио. В монастыре нам не разрешают пить алкоголь.

В монастыре? Она что, прикалывается?

О господи, главное – не рассмеяться…

– Криста! – слышится гнусавый голос Лейси. – У меня катастрофа с прикидом! Можно тебя на секундочку, дорогая?

Папа и Криста одновременно вздрагивают, и я посылаю пылкую мысленную благодарность Лейси.

– Черт побери! – своим обычным голосом говорит Криста, отстраняясь от папы. – Это не дом, а проходной двор! Иду! – кричит она и напоследок совершает еще одно соблазнительное телодвижение в папину сторону. – Запомни эту мысль, Тони. То есть Хулио.

Я горячо молюсь о том, чтобы они оба ушли, но, к моему ужасу, папа мешкает, остановившись прямо подо мной. Ноги и руки у меня уже дрожат, но я стараюсь сохранять неподвижность и едва дышу.

Я отчаянно пытаюсь высвободить ногу и, поглядывая вниз, замечаю, что у папы редеют волосы на макушке. Он не похож на наркобарона Хулио и даже на радушного хозяина Тони Талбота. Он выглядит усталым. На каминной полке стоит альбом, который я сделала для него, «Мальчонка из Лейтон-он-Си», и на меня накатывает ностальгия. Я помню, как папа расцвел от удовольствия, когда впервые его увидел. В тот момент мне казалось, что я действительно знаю отца. Действительно понимаю его.

Атмосфера наполняется воспоминаниями, между тем как я молча силюсь высвободить ногу. Сейчас мы с папой остались вдвоем. Когда в последний раз мы с ним находились в одной комнате?

И хотя я не верю во всякие шаманские штучки, но думаю: неужели он не ощущает