десятая того, что тут написано, правда, меня же под трибунал и в двадцать четыре часа… Как с тобой тогда… Мой институт, пишут, нанес ущерб в десять миллионов в валюте, а я и слыхом не слыхивал?! «Потому и не слыхивал, — Ненов мне в ответ, — что я тебя знаю получше, чем твои фискалы. Этим бумажонкам дальше моего стола хода нет. Да и не показывал бы я их, если б не стоял так остро вопрос о твоем заме. Право выбора за тобой, а там уж мы будем смотреть. Знал бы ты, как мы глотки друг другу грызли с такими простаками, как ты: все норовили в заместители деляг, которые им ямы копали. Только им-то я всей истины открыть не имею права, а то ведь начнут еще счеты сводить и черт-те что станет»… — мне покоя не дает, что же трепал обо мне Игнат во время их конфиденциальных бесед в этом кабинете. — Антон, я всю ночь обдумывал свое решение. Недорого мне директорское кресло, дорог мне институт, здесь — моя жизнь, здесь и в университете. Там я, несомненно, читать еще смогу. Лекции лекциями, но вот институт — сердце мое не на месте, не могу его передать в чужие руки. Прикидывал я, прикидывал, перебирал в уме всю нашу верхушку, завсекторами, но ни одна кандидатура мне не внушила абсолютного доверия. Я не против установки, нужно давать дорогу молодежи, без ложной скромности скажу, что это всегда входило в мои планы. Короче говоря, я предложу тебя, вернее, уже предложил. Я утром звонил Ненову.

— Вы не учли одной малости: я не приму такой чести.

Филипов не ожидал такого поворота. Принимая свежесваренный кофе из рук секретарши, выпаливает с поспешностью (как это похоже на Милену!):

— О, наши друзья будут тебе признательны до конца жизни. Институт — тоже. А правда о твоем лазере будет погребена на веки вечные.

— А я уже ее похоронил.

Я спокоен, я абсолютно спокоен!

— Какой скорый… Так вот, когда похоронят меня, я хочу перед святым Петром предстать с чистой совестью, ясно, молодой человек? Время у вас еще есть! Можете идти, — и он хлопает меня по коленке (честно говоря, этот его жест для меня значит больше, чем рассуждения, об апостолах и директорских креслах).

XII

Закрываю Миленины глаза ладонью. Она, смахнув мою руку, улыбается:

— Эй, дяденька, ты что! Это ж курам на смех!

— Ну уж и дяденька! А куры здесь ни при чем!

…Главное здание университета. Прошло десять лет (для меня целая вечность), а тут все по-прежнему, если не принимать в расчет макси: а) юбки у девчат, б) прически у парней (кое-кто даже при бороде). Теперь физики переселились в здание бывшей семинарии, а в свое время мы слушали лекции здесь, в старом ректорате, для нас с Миленой именно здесь — университет, все так же стоят у входа братья Георгиевы, все так же я не разберу, кто из них кто. Сегодня восьмое декабря. Пока стоял у входа, выяснил, что суета вокруг не случайна: новый ректор возродил старую добрую университетскую традицию и через час — факельное шествие. Ректор и деканы в черных мантиях, все выдержано в лучшем европейском стиле. Милена не случайно выбрала именно этот день… Как легко было решать: два дня мы вместе, и как тяжелы эти дни. Оба держимся так, будто ни о чем и не договаривались, оценивающе разглядываем девчонок и ребят — одеты они много пестрее и красивее, чем мы когда-то, мини, макси, миди, — приходим к единодушному заключению, что блузоны и штаны-«бананы» ни в какие ворота не лезут, мешок да и только. Милена, заметив, что так ходит вся Европа, признается, что сама собиралась сегодня прийти в таком же наряде, но: «Мне и самой не по душе, а ты в моде — профан, обойдемся без жертв».

Стоим у самого входа, нахлынувшая толпа увлекает нас за собой в фойе. Милена любила, встав в центре, хлопать в ладоши или топать каблучком — и слушать долгое эхо. (По-моему, это интерференция звуковых волн: эффект возможен, если человек стоит точно по центру.)

Милена, видно, тоже вспомнила об этом:

— Жаль, сейчас не получится эха — народу много. А нужны тишина и уединение, — она смеется. — Как и для любви.

Я не без зависти думаю, что Милена почти не отличается от теперешних студенток, а ваш покорный слуга — увы — годится им, пожалуй, в дядюшки.

— Тишина и уединение сейчас только в аудитории шестьдесят пять. Давным-давно там жила-была любовь… — Она увлекает меня в южное крыло, где читал лекции профессор Филипов.

Он, всходя на кафедру, первым делом убеждался, что доска чиста, а уж потом поворачивался к аудитории. Потому что (это он объяснял позже) для него важнее было лекцию преподнести, а не донести до каждого. Ему ли не знать, что красноречие свое он тратит на десять-пятнадцать человек, а остальные пройдут тему перед экзаменом, а пока читают что ни попадя, играют в карты, морской бой, пишут письма и записки, а то и отходят после вчерашней вечеринки.

Наша троица записывала лекции дословно — в ход шли особые значки: тридцать стенографических и еще столько же собственного изобретения — для записи терминов. Даже если мы не успевали, Милена к следующему дню тайком переписывала, что нужно, из бумаг отца. «На компромисс ведь иду, только ради друзей готова использовать свои преимущества профессорской дочки. И нечего думать, что я всю жизнь буду пастись в папкиной папке! Настоящим физиком я стану все равно!»

Чувствую прикосновение ее руки, наши пальцы сплетаются — сильно, до боли в каком-то тихом исступлении. Медленно поворачиваю голову, она отдергивает руку, напряженно засмеявшись:

— Айн момент — начинаем лекцию! — Встав из-за стола, спускается вниз, встает за кафедру. Откуда ни возьмись появляются на носу очки, и Милена «читает лекцию» голосом сурового профессора. — Итак, коллеги, студент должен овладевать знаниями! Для этого он обязан слушать лекции! М-да… — Она поправляет деловито очки и, полистав воображаемую тетрадь, заводит: — Тема сегодняшней лекции: «Прошлое, настоящее, будущее»… Современная наука ставит вопрос так: прошлое познаваемо, но безвозвратно, настоящее — познаваемо и изменяемо, а будущее — непознаваемо, но реально осуществимо… Пожалуйста, вы двое, да-да, которые играют в морской бой, встаньте!.. Так-так… Сколько ж у вас бойцов оказалось! Все с лекции шагом марш!.. Получается, что вы, коллега Антонов, один не в ногу со всеми: бросаетесь не в морской бой, а в науку? Ничего, ничего, не волнуйтесь, лекцию я отменять не стану. Пусть лучше меня слушает один студент, но вдумчиво, для меня настоящий студент тот, кто