что главное прийти к цели, любыми средствами?!

— Да, на средства ты горазд. Да и по части интервью и снимков на первую полосу силен. А как насчет цели и идеи? Слабо́ вытащить на свет божий? — Я, стукнув пальцем по своей голове, смеюсь. — Так я и предполагал. Жаль мне тебя, браток!

— Я даю тебе единственный шанс извлечь хоть минимальную пользу из той работы. Ты не дурак, соглашайся.

— А ты уверен, что не дурак?

— Брось прикидываться, я тебя знаю. Ту работу так просто не выкинуть из головы. Да и твой знак зодиака… Он не рекомендует останавливаться на достигнутом.

— Железная логика. Только формальная, и датирован гороскоп задним числом. Твой бывший приятель уже два года, как порвал с Близнецами и перешел в Тельцы. Мы люди простые, без талантов, шансы нам ни к чему, однако ж, не в пример некоторым, недоверчивы, мстительный расчетливы…

— Вот и рассчитывай. Этот шанс — единственный. Ты уже столько лет ничего не делаешь, свалят Филипова, вылетишь и ты. Гаврюха тебя взял на карандаш и постоянно повторяет: око за око, зуб за зуб.

— О, твой друг безумно деликатен. В наших краях на библейские мудрости плюют. Там говорят иначе: голова за око, полголовы за зуб. И мстительны все — страсть! Как Тельцы.

— Я серьезно.

— Ну, если серьезно… Сколько дашь, если я подскажу, как закончить разработку?

— Ты что, правда?..

— Честное бизнесменское! Ты пока цену обмозгуй, а я пойду на службу…

Теперь бежать, Игнат никогда так скоро не выпустит — начнет еще пытать, последнее это мое слово или нет?! Эх, войны-битвы. Пистоль бы в руки… Грохот музыки и голоса в институтском кафе поэтому, наверное, показались похожими на канонаду.

XI

Филипов встречает меня, выходя из-за стола. Сердечное рукопожатие. Выглядит он резко постаревшим, бодрость его показная.

— Располагайся, Антон, на диване… — для официальных бесед он зовет к столу. — Да, ты не болен? — Утром я уже отвечал на этот вопрос! О пресловутой профессорской рассеянности и речи быть не может, не наблюдалось за шефом и симптомов склероза, напротив, по остроте и быстроте ума он всему институту даст сто очков вперед. Скорее всего он растревожен.

— Спасибо, нет, — а сажусь я, между прочим, до сих пор по-ученически, поджав под себя ноги. Сколько можно! Осуществляю почти революционный акт: закидываю ногу на ногу — будем как дома.

— Как начать, ума не приложу, — и эту фразу слышу сегодня уже второй раз. — У меня на совести большой грех, и ты просто…

— Кто старое помянет, как говорится, — неожиданно для самого себя перебиваю Филипова, он кладет мне руку на плечо:

— Нет и еще раз нет! Прошлое не уходит бесследно! Ни для тебя, ни для меня, ни тем более для науки, — смотрит в одну точку, вниз, сплетенные пальцы рук неспокойно подрагивают. — Я поступил по отношению к тебе несправедливо, но сделал это неумышленно. Ошибка моя в том, что я доверился Игнату, а не вам с Миленой, а ведь она клялась и мне, и матери, что правда на твоей стороне.

Интересно, ни о каких клятвах Миленки до сих пор слыхом не слыхивал, но приятная горячая волна всплеск застарелой злости гасит. Хотя, в принципе, проблемой директора было избежать огласки. Если я соглашусь с ним сейчас, то обесцениваю жертву!

— И все же не будем касаться давно прошедшего. Куда важнее, что вы поверили мне. Остальное не столь существенно, тем паче изменить ничего нельзя. И коль скоро это вас беспокоит, — я даже выдавливаю из себя подобие улыбки! — будем считать, что все забыто.

— В том и беда, что беспокойство мое иной природы, — он вздыхает, идет к столу, достает из выдвижного ящика пачку «Астора», возвращается с пепельницей. Предлагает мне, закуривает сам. Дело, видно, серьезное — профессора редко увидишь с сигаретой. Этот «Астор» трава травой, но не обижать же старика! Он сосредоточенно закуривает. — В институте грядут перемены и весьма кардинального свойства, полагаю, что требуется мое вмешательство… Итак, все по порядку. Вчера президиум академии принял решение выпроводить на пенсию всех директоров НИИ, у кого в этом году заканчивается срок, и всех избранных повторно. Пара-тройка коллег-старейшин попытались было возвысить голос протеста, но оказались в меньшинстве. По всему видно, новая директива: давать дорогу молодым. Я нисколько не против, даже наоборот — на пенсии я наконец займусь делом и отдохну от склок. Мы пытались опротестовать срок — один месяц! Кто, скажи на милость, сможет за месяц подготовить себе заместителя? Да и, скажу тебе, есть доля обиды… Сегодня решение приняли — а завтра выметайся?! Ну да этот вопрос не в нашей компетенции, хотя мы к нему вернемся на более высоком уровне… Главное: я в тот же час отправился к Ненову, думаю, знаешь, науку курирует. Он мне земляк, отношения у нас приятельские, правда, он помоложе. В пятьдесят втором его осудили, ни одна… живая душа из тех, что у него в друзьях ходили, слова в защиту не сказала — да и как скажешь? — потому-то после реабилитации он ото всех отошел, избегал. Так вот, вчера он принял меня радушнее, чем я мог себе представить, причем дома. Оказалось, о решении он знает, слово за слово, вынимает он из стола папку. И что в ней? Представь, доносы. На меня и кое-что на тебя. И кто же авторы? Гавраилов и твой приятель Игнат. Все собственноручно подписаны — никакой анонимности, все честно и благородно, как же, радетели за добрую славу института и отечественной науки… Гавраилов начал кропать доносы пять лет назад — едва вышел в доктора и старшие научные сотрудники, а Игнат — с той поры, как сделал себе имя за твой счет. Они туда приплели и Миленку, и Пепу Георгиеву, и какого-то твоего незаконного ребенка — уверен, это ложь, и еще бог знает что… В общем, что касается Гавраилова — я не удивлен, это люмпен без морали, я бы удивился, если бы он этого не делал… Но Игнат? Ведь я вас как родных детей… Вперед мне наука… За все приходится рано или поздно расплачиваться, — он словно телепат прочитал мои мысли вслух.

Секретарша вносит сок и кофе:

— Игнат пришел, товарищ Филипов.

— Вон! — вскипает профессор. (Игнат в приемной и через открытую дверь не может этого не слышать.) — Так и передайте ему: — вон! — Это он повторяет уже спокойно, у секретарши едва не валится из рук поднос, а я готов поверить, что Филипов — из нашенских краев, дай только пистоль в руку. — Я поинтересовался, почему он мне показывает только сейчас. Если хоть одна