— Пашка, жги! — кричали ему теперь другие матросы. — Ну и вырядился, холера!

Пашка восседал на бочке возле грот-мачты, обёрнутый парусиной наподобие древнего римлянина в тоге. К подбородку его привязали длинную бороду из мочала, на голову нахлобучили высокую картонную корону, а в руки сунули трезубец, сооружённый корабельным плотником. До начала праздника Крузенштерн дал матросу необходимые наставления и после стоял рядом, подсказывая, что надо делать. Впрочем, Курганов так вошёл в роль, что скоро уже не нуждался в помощи капитана. Он вёл себя, словно старый служитель бога морей, поздравляя путешественников с первым прибытием в южные области Нептунова царства, и подносил каждому посвящённому чарку водки.

Фёдор Иванович наравне со всеми прошёл обряд, Резанов же держался в стороне, с неудовольствием глядя на происходящее, и в празднике не участвовал. По его настоянию Нептун остался без свиты из чертей, которым по традиции надлежало шнырять среди толпы и выискивать жертвы среди новичков. Никто никого не мазал сажей, не макал с головой в купель — бочку, доверху наполненную экваториальной водой, — и даже не поливал из ковша; никто никому не мылил головы большой мочалкой и не брил огромным поварским тесаком, наточенным ради такого дела до бритвенной остроты… Развлечения ограничились весёлой болтовнёй ряженого матроса и доброй порцией французской водки.

Наконец, команды обоих шлюпов и все участники экспедиции были посвящены в рыцари моря.

— Каждый из вас, — обратился к ним Крузенштерн, — получит на сей счёт бумагу за моей подписью и гербовой печатью!

По окончании праздника Резанов ещё раз ворчливо попенял капитану:

— Гербовая печать служит другим надобностям.

— А позвольте узнать, сударь мой, — вдруг подал голос Ратманов, — с какой стати вы тут нам указываете?

Долгое совместное путешествие и общий гальюн не способствуют чинопочитанию, к тому же лейтенант оказался пьян. До вахты было довольно времени, и Ратманов не стал ограничивать себя одной чаркой. По жаре на открытой солнцу палубе крепкий напиток ударил ему в голову. Моряк побагровел лицом сверх загара, жилы на висках вспухли; со лба ему то и дело приходилось утирать струйки пота…

— Сколько мне помнится, по морскому уставу старший на корабле во всех случаях и всегда один! — старательно выговаривая слова и воздевая указательный палец, продолжал Ратманов. — Командир наш — капитан-лейтенант Крузенштерн. А вы с какой стати?!

— С той стати, милейший, — ответил Резанов, едва сдерживая раздражение, — что начальник здесь — я, о чём недвусмысленно сказано в полученных мною инструкциях за высочайшей подписью.

Крузенштерн нахмурился, офицеры удивлённо переглянулись, а Ратманов протянул:

— Что-о?! — и обвёл товарищей взглядом в поисках поддержки. — Господа, он рехнулся! Его бы надо в каюту заколотить от греха подальше! Право слово, заколотить, и пусть сидит до самой Японии, коли жив останется…

— Вы забываетесь! — грозно молвил Фёдор Иванович, становясь плечом к плечу с камергером: в таких обстоятельствах он умел действовать решительно.

Резанов убедился, что не зря приблизил к себе графа; он мягко придержал его за локоть и сказал:

— Ваше сиятельство, держите себя в руках, вы кавалер посольской свиты! Будьте добры, помогите мне ознакомить господ офицеров с инструкцией.

Из каюты был доставлен ларец с документами. Николай Петрович извлёк оттуда инструкцию и зачитал нужную строку:

— Сии оба судна с офицерами и служителями, в службе Компании находящимися, поручаются начальству вашему. Извольте убедиться!

Он передал бумаги ошеломлённому Крузенштерну: до сих пор посланник не показывал капитану этого документа, ограничившись высочайшим рескриптом, в котором ни слова не говорилось о порядке подчинения. Присутствие рядом Толстого, пускай даже единственного сторонника, придавало Резанову уверенности. Когда бы не Фёдор Иванович — пожалуй, камергера не стали бы слушать, а попросту смели. В лучшем случае — заколотили бы в каюту, как предлагал Ратманов…

…который всё не унимался и продолжал гнуть своё:

— Да кто это подписал?

— Государь наш Александр, — ответил недавнему приятелю Толстой, успевший заглянуть в документ.

— Э-эх… А писал кто?

— Не знаю. — Камергер поморщился. — Господа, не могли бы вы угомонить господина лейтенанта?

— То-то, что не знаю! — бушевал Ратманов, которого обступили другие офицеры. — Мы хотим знать, кто писал, а подписать-то знаем, что государь всё подпишет!

Речь его становилась всё более опасной, и товарищи поспешили увести лейтенанта со шканцев. Бывший здесь же по случаю Нептунова праздника капитан Лисянский сумрачно глядел на камергера.

— Позвольте изъявить свое недоумение, — сказал он. — До сего времени все мы считали себя в команде капитан-лейтенанта Крузенштерна. Теперь же выходит, что мы имеем у себя другого начальника. Но как это возможно? Ежели была воля императора, чтобы нам находиться в команде у вашего превосходительства, морскому министру надлежало объявить о том с самого начала похода.

— Вы полагаете, господин Резанов должен отвечать за морского министра? — поинтересовался Фёдор Иванович, зорко посматривая по сторонам и по игрецкой привычке читая намерения в лицах офицеров: на шканцах и после того, как двое увели Ратманова, было всё ещё тесно от флотских; силы оставались явно неравными. — Вам не довольно государевой инструкции?

Крузенштерн вернул бумаги камергеру со словами:

— С моей стороны было бы неправильно принять этот указ. Я не в состоянии его выполнить, поскольку по морскому уставу отвечаю за корабли и всех, кто на них находятся. Успех экспедиции благоприятно отразится на чести России. В то же время вина за провал, независимо заслуженно или незаслуженно, ложится главным образом на меня. И ещё я должен спросить всех, захотят ли они находиться под командой вашего превосходительства.

Недовольный ропот был ему ответом: начальство Резанова, да ещё объявленное через полгода пути, никого не устраивало.

— Я признаю в лице вашем особу, уполномоченную от его императорского величества для посольства и для разных распоряжений в восточных краях России, — продолжал Крузенштерн. — Касательно же до морской части, которая состоит в командовании судами с их офицерами и экипажем, я должен счесть себя командиром. Вашему превосходительству угодно было сказать, что это относится только до управления парусами? Прошу подтвердить сказанное на бумаге, дабы я знал свою должность и боле ни за что не отвечал.

— Прошу вас и господина Лисянского пройти со мной в каюту, — охотно согласился Николай Петрович, которому много спокойнее было разговаривать с капитанами подальше от разгорячённых офицеров. К тому же он не зря готовился к этому разговору…

…и, предложив графу Толстому следовать за ними, удалился во чрево корабля.

— Позвольте доложить вам, — в сердцах говорил дорогой Крузенштерн, — что инструкцию верно писал не государь, ибо для экспедиции под вашим началом можно было сыскать многих других капитанов.