А вот и разврат. Теперь уже близко. Разворот.

Что делать? Когда он доберется? Вытащить парнишку из пруда. Заставить двигаться. Заставить пройти по лесу, через футбольное поле в один из домов на Пуле. Если там никого нет, засунуть парнишку в «ниссан», включить обогреватель, поехать в больницу Божьей Матери скорбящей? В «Скорую помощь»?? Какой самый короткий путь к приемную «Скорой»?

Пятьдесят ярдов до начала тропинки.

Двадцать ярдов до начала тропинки.

Спасибо тебе, Господи, за мою силу.

В пруду – одни животные мысли, без слов, без его «я», слепая паника. Он решил бороться до конца. Ухватился за кромку. Кромка обломилась. Он пошел ко дну. Ноги коснулись ила, и он оттолкнулся. Ухватился за кромку. Кромка обломилась. Он пошел вниз. Казалось, что выбраться будет просто. Но у него ничего не получалось. Это было похоже на парк аттракционов. Сбить трех набитых опилками собак с полочки казалось простым делом. И было простым делом. Но, оказалось, не таким уж простым при том количестве шаров, которые тебе давали.

Он хотел на берег. Знал: это самое подходящее для него место. Но пруд продолжал говорить нет.

Потом он сказал может быть.

Ледяная кромка снова обломилась, но, обломав ее, он на какие-то малые доли дюйма приблизился к берегу, а потому, когда пошел вниз, его ноги скорее нащупали дно. К берегу дно поднималось. Вдруг появилась надежда. У него ум зашел за разум. Он совсем рехнулся. И вдруг он оказался на берегу, с него стекала вода, в манжете куртки застрял кусок льда, похожий на крохотный обломок стекла.

Трапециевидный, подумал он.

Пруд в его представлении не был конечным, круглым, не остался позади, напротив, он был бесконечен и повсюду вокруг него.

Он почувствовал, что ему лучше тихо полежать, иначе то, что сейчас пыталось его убить, попробует еще раз. То, что пыталось его убить, находилось не только в пруду, но и здесь, во всем; и не было ни его, ни Сюзанны, ни мамы – ничего, только звук плача какого-то паренька – такой звук издают перепуганные насмерть дети.

Эбер, пошатываясь, вышел из леса и увидел: паренька нет, только черная вода. И зеленая куртка. Его куртка. Его старая куртка на льду. Вода уже успокаивалась.

О черт.

Это ты виноват.

Парнишка оказался там только потому…

На берегу близ перевернутой лодки лежал какой-то идиот. Лицом вниз. Бездельник. Лежит себе лицом вниз на работе. Наверно, так и лежал, пока этот несчастный паренек…

Постой, отмотай назад.

Это же и есть паренек. Слава богу. Лежит лицом вниз, как тело на фотографии Брейди[38]. Ноги еще в пруду. Похоже, он лишился сил, выбираясь на берег. Промок до нитки. Белая куртка посерела от воды.

Эбер вытащил паренька. Потребовалось четыре рывка. Перевернуть его сил не хватило, но, по крайней мере, он повернул его голову, чтоб рот не был в снегу.

Парнишка в беде.

Весь промок, десять градусов.

Судьба.

Эбер опустился на одно колено и сказал парнишке веским, отцовским голосом, сказал, что нужно встать, нужно двигаться, иначе он потеряет ноги, может умереть.

Парнишка посмотрел на Эбера, моргнул, остался лежать.

Он ухватил паренька за куртку, перевернул, грубо посадил. Парня так трясло, что рядом с этим дрожь Эбера казалась детскими игрушками. Парнишка словно работал отбойным молотком. Нужно его согреть. Но как? Обнять? Лечь на него? Ну и будет один брекет мороженого на другом.

Эбер вспомнил о своей куртке на льду, на кромке черной воды.

Брр.

Найди ветку. Нет тут нигде веток. Где, черт возьми, тут была хорошая отломанная ветка, когда ты…

Ладно, ладно, он сделает это без ветки. Он прошел пятьдесят футов вдоль берега, спустился в пруд, описал большой круг по прочному льду, повернул к берегу в сторону черной воды. Колени у него дрожали. Почему? Он боялся провалиться. Ха. Придурок. Лицемер. До куртки оставалось пятнадцать футов. Его ноги сопротивлялись Бунтовали.

Доктор, у меня ноги бунтуют.

Это вы мне рассказываете?

Он делал маленькие шажки. До куртки десять футов. Он опустился на колени, немного продвинулся на четвереньках. Опустился на живот. Вытянул руку.

Пополз на животе.

Еще немного.

Еще немного.

Потом двумя пальцами ухватил за уголок. Подтащил к себе, отполз назад, словно плыл брассом задом-наперед, поднялся на колени, встал, сделал несколько шагов от берега, и теперь уже был в пятнадцати футах от того места и в безопасности.

А потом – как в прежние времена, когда он укладывал спать Томми или Джоди, а они после долгого дня не стояли на ногах. Ты говорил «Руку» – ребенок поднимал руку. Ты говорил «Другую руку» – ребенок поднимал другую руку. Сняв с паренька куртку, Эбер увидел, что рубашка на парне леденеет. Эбер стащил с него рубашку. Вот доходяга. Мальчишка был кожа да кости. На таком холоде малыш долго не протянет. Эбер снял с себя пижамную куртку, надел на мальчишку, просунул его руку в рукав зеленой куртки. В рукаве оказалась шапка Эбера и его перчатки. Он надел на паренька шапку и перчатки, застегнул куртку на молнию.

Брюки на парне превратились в лед. Его ботинки представляли собой ледяную скульптуру ботинок.

Нет, нужно все делать, как полагается. Эбер сел на лодку, снял с себя ботинки и носки, стащил пижамные брюки, посадил парня на лодку, снял с него ботинки. Принялся стаскивать с ребенка штаны и вскоре частично вытащил из брючины одну ногу. Он раздевал мальчишку на десятиградусном морозе. Может быть, этого-то как раз и нельзя было делать. Может, он его убил. Он не знал. Он просто не знал. В отчаянии он принялся стаскивать брюки дальше. Наконец паренек вылез из них.

Эбер надел на него пижамные брюки, потом носки, потом ботинки.

Паренек с закрытыми глазами стоял в одежде Эбера, его покачивало.

Мы теперь прогуляемся, договорились? сказал Эбер.

Ничего.

Эбер подбадривающе похлопал паренька по плечам. Как на футболе.

Мы тебя отведем домой. Ты далеко живешь?

Ничего.

Он похлопал посильнее.

Парнишка ошеломленно смотрел на него.

Хлоп.

Парнишка пошел.

Хлоп-хлоп.

Как спасался бегством.

Эбер погнал паренька перед собой. Как ковбой корову. Поначалу парнишку мотивировал страх перед очередным хлопком, но потом слово взяла старая добрая паника, и он припустил бегом. Эбер за ним не поспевал.