Она поставила перед каждым по чашке кофе и, слегка встряхнув волосами, подсела к их столику. В старших классах она, наверное, сотни раз репетировала это движение перед зеркалом, и Патрик не мог не признать, что оно отработано у нее в совершенстве.

— Валяйте, или как там еще принято говорить в американских фильмах, — сказала она с кривой усмешкой и, чуть прищурясь, посмотрела в глаза Патрику.

Против воли ему пришлось согласиться, что она недаром понравилась Никласу. Он и сам не один год жизни потратил на ухаживания за признанными школьными красотками. Привычка — вторая натура. Хотя сам Патрик, конечно, не имел бы у нее никаких шансов: малорослый, жилистый, в учебе — середнячок, он был одним из тех, кто составляет серую массу, и мог только издалека восхищаться крутыми ребятами, которые прогуливали математику, чтобы поторчать в курилке с сигаретой во рту. Надо сказать, многих из тех парней ему впоследствии довелось узнать поближе — по причинам служебного характера. Для некоторых из них камера временного заключения в его полицейском отделении стала, можно сказать, родным домом.

— Мы только что беседовали с Никласом Клинга, и, — Патрик помедлил немного, — в разговоре всплыло ваше имя.

— Вот как! — отозвалась Жанетта, по-видимому нисколько не смущенная мыслью о том, в каком контексте ее имя могло упоминаться.

Спокойно глядя на Патрика, она ждала продолжения.

Сидевший рядом Эрнст, как всегда, молчал, маленькими глоточками попивая горячий кофе. Взгляды, которые он бросал на Жанетту, говорили, что он не так еще стар, чтобы годиться ей в отцы. Патрик сердито зыркнул на него, с трудом подавив желание пнуть коллегу под столом по лодыжке.

— Да, он говорит, что вы встречались в понедельник утром. Это так?

Она повторила свой наработанный жест, снова тряхнув головой, и затем кивнула:

— Да, это правда. Мы были у меня дома. В понедельник я взяла выходной.

— Во сколько к вам пришел Никлас?

Задумавшись, она опустила глаза, разглядывая свои ногти — длинные, с прекрасным маникюром, и Патрик даже удивился, как с такими ногтями вообще можно работать.

— Что-то около половины десятого, мне кажется. Впрочем, нет! Я совершенно точно помню, потому что будильник у меня был поставлен на четверть десятого, и когда Никлас пришел, я была в душе.

Она хихикнула, и Патрику стало противно на нее смотреть. Перед глазами у него возникли Шарлотта, Сара и Альбин, но вряд ли такие картины обременяли сознание Жанетты.

— И сколько он у вас пробыл?

— Около одиннадцати мы позавтракали, а на час дня у него было назначено какое-то дело в амбулатории, так что он уехал, кажется, минут за двадцать до этого срока. Я живу на Куллене, от меня ему недалеко до работы.

Она опять хихикнула, и Патрику пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы не показывать ту неприязнь, которую она ему внушала. У Эрнста Жанетта, кажется, не вызвала никаких враждебных чувств, наоборот: чем дольше он смотрел на нее, тем более масляным становился его взгляд.

— Все это время Никлас оставался у вас дома? Он ни разу не выходил по какому-нибудь делу?

— Нет, — спокойно сказала Жанетта, — он никуда не выходил, могу вас в этом заверить.

Взглянув на Эрнста, Патрик спросил:

— У тебя есть какие-нибудь вопросы?

Тот в ответ только помотал головой, и Патрик закрыл блокнот.

— Мы обязательно еще наведаемся к вам, но на сегодня это все.

— Хорошо. Я рада, если могла вам чем-то помочь, — откликнулась она, вставая с места.

За все время она ни словом не упомянула о том, что дочь ее любовника умерла. Что девочку убили, пока она лежала в постели с ее отцом. Большими способностями к сопереживанию красотка явно не отличалась.

— Да, конечно, — коротко бросил Патрик, надевая куртку, которая висела на спинке стула.

Закрывая за собой дверь, он увидел, что она вернулась к своему прежнему занятию и снова начала прибираться на столиках. При этом она что-то напевала, но что именно, он уже не расслышал.

Она бесцельно ходила взад и вперед по квартире в подвале, где они жили в последние месяцы. Ноющая боль в сердце не давала успокоиться, заставляя все время быть в движении. Шарлотту неотступно мучила совесть из-за того, что она совсем не занимается Альбином, почти целиком бросив его на попечение своей матери, но горе совсем не оставило для него места в ее душе. В улыбке младенца, в его глазах она все время видела только Сару. Мальчик был так сильно похож на сестру в том же возрасте, что ей было больно смотреть на него, на его робость и боязливость. Сара словно вобрала в себя всю энергию, предназначенную для двух детей, ничего не оставив для братца. Но в то же время Шарлотта понимала, что дело не в этом. Утаенная правда не давала ей покоя. Она только надеялась, что все как-нибудь исправится.

Шарлотта жалела о том, что вчера сказала Эрике. Теперь они с Никласом помирятся, станут ближе друг другу, а ее подозрительность только все портит. Она видела, что он тоже страдает, и если уж это их не сблизит, то им вообще больше не на что надеяться.

Выбравшись из лекарственного тумана, она все время надеялась, что Никлас наконец станет таким человеком, каким он всегда жил в ее представлении: нежным, заботливым и любящим. Раньше она видела в нем проблески этих качеств и за них его и любила. Сейчас она мечтала только об одном: прислониться к нему и чтобы он показал себя более сильным из них двоих. Но пока этого не происходило. Он замкнулся в себе, старался как можно скорее уйти на работу, оставляя ее одну среди обломков их общей жизни.

Вдруг она задела что-то ногой. Шарлотта наклонилась и замерла на полдороге. Она просила Никласа убрать подальше с ее глаз все вещи Сары; целое утро он потратил на то, чтобы разложить все по ящикам, и отнес их на чердак. Но одну вещь он не заметил. Старый тряпичный мишка Сары наполовину высовывался из-под кровати, на него-то сейчас и наткнулась Шарлотта. Она осторожно подняла игрушку с пола и присела на кровать, пережидая, пока перестанет кружиться голова. На ощупь мишка был шершавый. Сара не давала его постирать, поэтому у него был такой вид, словно он побывал в уличной драке. Вдобавок от него исходил странный запах. Очевидно, этот запах не изгнала бы даже стиральная машина и не заглушил бы «Ариэль». Один глаз у мишки отсутствовал, и Шарлотта нащупала торчащие на его месте нитки. Последний раз она плакала два часа назад, и это был самый длинный перерыв между приступами горя за все время с тех пор, как стало известно о гибели девочки. И вот слезы вновь начали накипать у нее в груди. Шарлотта прижала к себе мишку и легла на кровать. Плач вырвался наружу.

— Чудо из чудес, — объявил по телефону Педерсен. — Впервые в мировой истории результат анализов пришел раньше обещанного срока.

— Подожди, я отъеду в сторонку, — сказал ему Патрик, уже высматривая подходящее место.