Так же, как и Албриксон. Хотя у тренера уже появились серьезные сомнения по поводу второкурсников. Он ожидал, что к этому моменту они выйдут на уровень гребли, достойный основного университетского состава. Но он ужасался, наблюдая, как они начали проигрывать парням запасного состава. Они перестали выглядеть как та команда, которая с такой поразительной легкостью выиграла регату Поукипси. Наоборот, казалось, что дела у них обстоят все хуже и хуже. Албриксон пристально наблюдал за ними вот уже несколько дней, пытаясь понять, в чем дело, высматривая технические ошибки. Потом он вызвал тех, кто, казалось, старается больше всего – Джорджа Лунда, Чака Хартмана, Роджера Морриса, Шорти Ханта и Джо Ранца в свой кабинет. Это была не вся лодка, но большая и важнейшая ее часть.

Было очень страшно идти на ковер к Элу Албриксону. Такое случалось редко, но если случалось, оставляло неизгладимые впечатления. Как и всегда, он не стал на них кричать или бить по столу, а наоборот, пригласил парней присесть, поднял на них серые глаза и напрямую выложил, что все они были на грани выбывания из соревнований за первую позицию и что им необходимо взять себя в руки. Парни начали рушить его план, он хотел оставить их команду без изменений. Разве не этого хотели и они? А если так, почему они не показывали себя так же, как на регате? Ему это казалось проявлением лени. Они не достаточно старались на тренировках. В них не было огня и воодушевления. Их техника оставляла желать лучшего. Они разбивали воду веслами вместо того, чтобы плавно опускать их. Они не выкладывались так, как могли. Они очень сильно отставали от графика. И, хуже всего, они пускали эмоции в свою лодку, теряя концентрацию и контроль над деталями. Это должно прекратиться. В завершение он напомнил им, что на каждое место в лодке первого состава у него есть по меньшей мере по четыре претендента. Потом он закончил свою речь и жестом указал на дверь.

Парни вышли из лодочной станции потрясенные и даже проигнорировали парней из других команд, ухмылявшихся им в дверях. Джо, Роджер и Шорти начали подниматься под дождем на холм, обсуждая только что состоявшийся разговор и все сильнее распаляясь.

Шорти и Роджер были друзьями с самого первого дня. Шорти по натуре был такой разговорчивый, а Роджер – такой молчаливый и угрюмый, что эта дружба со стороны могла показаться странной. Но их самих все устраивало. Джо был благодарен им обоим за то, они никогда над ним не издевались. Более того, он с каждым днем все увереннее полагался на этих ребят, которые становились на его сторону всякий раз, когда старшие парни его дразнили. Шорти выступал на позиции под номером два и сидел прямо за Джо. И в последнее время, когда Ранц казался расстроенным, он клал руку на плечо товарищу и говорил: «Не беспокойся, Джо. Если что – я тебя прикрою».

По всеобщему мнению, Хант был выдающимся молодым человеком. Однако никто пока еще толком не знал, насколько. Но через несколько лет Роял Броухэм назовет его наряду с Элом Албриксоном одним из самых великих гребцов, когда-либо сидевших в лодке Вашингтонского университета. Так же как и Джо, он вырос в небольшом городке под названием Пуйаллап, расположенном между Такомой и подножием горы Маунт-Рейнир. В отличие от Джо, его семейная жизнь была размеренной и спокойной, так что он вырос в согласии с самим собой и миром и уже был вполне сформированной личностью. В старшей школе Пуйаллап он был суперзвездой. Он играл в футбол, баскетбол и теннис. Он был старостой класса, помощником библиотекаря, членом радиоклуба, и каждый школьный год он появлялся на Доске почета. Хант был активистом научного сообщества, его считали вундеркиндом, ведь он окончил школу на два года раньше. Парень также был довольно красив: высокий и с волнистыми темными волосами, он был немного похож на актера Сизара Ромеро. Когда он поступил в университет, его рост был метр девяносто два, и его одногруппники тут же окрестили его Коротышкой, или Шорти. Он использовал эту кличку как имя до конца жизни. Хант был немного франтом, всегда хорошо одевался и неизменно притягивал взгляды молодых дам, увивавшихся вокруг него, хотя постоянной девушки у него пока не было.

Несмотря на все его интересы и достижения, Шорти был довольно противоречив. Он любил поговорить и обожал быть в центре внимания, но в то же время он был невероятно скрытен во всем, что касалось его личной жизни. Ему нравилось быть в окружении толпы людей, которые постоянно с ним общались, но он всегда держал их на определенном расстоянии. Хант непоколебимо верил, что его мнение единственно верное, и терпеть не мог людей, которые считали иначе. Как и у Джо, Шорти была невидимая граница, которую он не давал другим пересекать. Как и Джо, он был невероятно чувствителен. Невозможно было предугадать, что его расстроит, что заставит замолчать, а что – потерять концентрацию. Насмешки со стороны другой лодки, как оказалось, могли.

Поднимаясь в ту ночь на холм рядом с лодочной станцией после встречи с Албриксоном, все трое, Джо, Шорти и Роджер, обсуждали ее приглушенными голосами, но очень взволнованно и эмоционально. У Эла Албриксона уже давно была установлена следующая политика: первое нарушение со стороны спортсмена ведет к понижению его статуса на две лодки; второе нарушение – к окончательному вылету из гребной программы. Они не были уверены, можно ли считать произошедшее нарушением, но очень боялись, что можно. В любом случае ребята злились из-за полученного выговора. Шорти был настроен особенно яростно, с каждой минутой все больше распаляясь. Роджер приуныл и стал выглядеть еще более угрюмо, чем обычно. Когда они обходили пруд Фрош, то продолжали повторять друг другу: Албриксон несправедлив, он слишком строг и слишком суров с ними, а может, слишком слеп, чтобы понять, насколько усердно они трудились. Лучше бы он время от времени хвалил парней, а не требовал вечно все больше и больше. Однако он вряд ли изменится. Они прекрасно это понимали. Их ситуация становилась опасной. Они договорились, что с этой минуты будут всегда прикрывать друг друга.

Когда Джо попрощался с ребятами, он отделился от компании и направился вдоль Юниверсити Авеню к Христианскому обществу, сутуля плечи и жмуря глаза из-за дождя, лившего по ветру прямо в лицо. Он проходил мимо дешевых ресторанчиков, наполненных веселыми, жизнерадостными студентами, которые были счастливы, сидя в тепле и наслаждаясь китайской лапшой или бургерами, выкуривая одну за другой сигареты и лениво потягивая пиво. Джо поглядывал на них исподлобья, но продолжал идти, наклоняясь против ветра. Он ругался и жаловался на Албриксона всю дорогу вместе с Шорти и Роджером, но теперь, когда остался один, его возмущение утихло, и старый груз беспокойства и неуверенности снова навалился на него. После всего, через что он прошел, его все еще легко можно было выбить из колеи, даже выгнать со станции, из единственного места, где он начал чувствовать себя более-менее дома.

На следующий день после разговора в кабинете Эл Албриксон сделал в своем журнале радостную запись, что лодка второкурсников внезапно стала возвращаться в форму, так удачно обогнав все остальные четыре лодки в первом же заплыве. Пять потенциальных команд основного состава тренировались в дождь и ветер, противостояли волнам, останавливаясь между гонками, чтобы помочь остальным лодкам – и боролись изо всех сил в течение следующих нескольких недель, и все это время второкурсники, казалось, снова обрели себя. Албриксон решил проверить их. Он организовал заплыв на время в полтора километра. Второкурсники тут же вырвались на корпус вперед и даже ни разу не притормозили, решительно миновав половину пути, а потом и всю дистанцию, и выиграли почти без труда. Но когда Албриксон посмотрел на секундомер, то был разочарован. Они на десять секунд отставали от той скорости, на которую он был нацелен к этому этапу подготовки. Тем не менее они теперь были победителями, так что на следующий день на их доске распределения впервые вписал лодку второкурсников как основной экипаж университетской команды.