Пока мама вела машину, я с ужасом ожидал на пассажирском сиденье лекции о Натали. Уже так и слышал, как она ханжеским голосом превозносит святость любви, красоту обнажённого человеческого тела и желание в его чистом, первозданном виде – над моим низким, вульгарным поступком и тлетворным влиянием отца. Всё, во что она верила. И что отец в сговоре со мной вероломно предал. Вместо этого мы сидели в тягостном, нервном молчании (которое, впрочем, я уже научился выносить довольно долго).

– Вы с папой разведётесь? – наконец спросил я.

– А почему ты об этом спрашиваешь? Это отец тебе так сказал?

– Да, – только и смог выдавить я.

– Нет, нет, дорогой. Всё не так. Я, конечно, была в ярости и обижена на него. Но теперь – на этом всё. Все супружеские пары время от времени ругаются. Но не думай об этом больше.

Она повернулась ко мне, одарив своей самой сияющей улыбкой – той, которая могла продать что угодно кому угодно. Той, что заняла все мои мысли, пока я не вернулся в школу.

Глава 13

Через месяц я прилетел из Женевы в Мадрид, чтобы встретиться с родителями в свой шестнадцатый день рождения. Несмотря на неприятности, вызванные моим пребыванием дома, очень хотелось снова увидеть их. Я надеялся, что они полностью оправились после той мучительной ночи. Пусть я и желал сбежать от них, но всё ещё хотел быть с ними – чтобы попробовать хотя бы выступить их посредником, буфером, дипломатом. Это роль, в которой я сейчас чувствовал себя наиболее полезным и ценным.

Родители получили для меня разрешение пропустить занятия в четверг и пятницу, чтобы провести вместе длинные выходные. Приезд запланировали на утро четверга, так что к тому времени, когда мой самолёт приземлится, мама с папой должны уже прибыть в отель. Твёрдо стоя на двух ногах (а моя нога сильно окрепла!), я уверенно вышел из терминала и назвал таксисту адрес. Я едва мог разобрать ответное «грасиас», так как тот произнёс это слово с сильным кастильским акцентом.

Подойдя к стойке регистрации гостей, чтобы узнать, в каком номере живут мои родители, я почувствовал гордость за свою способность ориентироваться, самостоятельно путешествуя по миру.

Администратор громко повторил мою фамилию и взял с полки позади него бухгалтерскую книгу. Затем провёл указательным пальцем по списку прибывших за день и посмотрел на меня, качая головой.

– Я не вижу брони на сегодня: ни для ваших родителей, ни для вас, – произнёс он с общеевропейским английским акцентом.

– Пожалуйста, проверьте ещё раз, – попросил я, ощущая колючий жар под рубашкой и пиджаком.

– Да, вот, вижу. Но бронь на завтра, а не на сегодня, – объявил он.

– Вы уверены? – удивился я. Комната начала дрожать, и я почувствовал, как волны страха забили по шее и плечам.

– Да, конечно. Но не волнуйтесь, у нас ещё есть в наличии свободные комнаты. Можете остаться здесь на ночь, а ваши родители приедут завтра.

Идя к комнате, я недоумевал – должно быть, каким-то образом я перепутал даты. Что я теперь буду делать один в огромном городе, не говоря на местном языке и никого не зная?

Сев на кровать и развернув карту, я нашёл улицу, на которой находился отель, он был недалеко от музея Прадо. Я смутно помнил, как Нэйтан рассказывал мне об этом музее, когда показывал свою книгу с гравюрами Гойи.

– Джонни, если у тебя когда-нибудь будет возможность, сходи посмотреть Гойю в музее Прадо, – посоветовал он. Я не вспоминал об этом до сегодняшнего дня, но теперь у меня появилось хотя бы одно место, куда можно пойти.

Звонить родителям не имело смысла. Они приезжали на следующий день и только расстроились бы, узнав, что я один в чужом городе. Но можно пойти в Прадо и прогуляться по широким проспектам, что я видел из такси.

Апрельский воздух был свежим. Фиолетовые цветы тянули к земле ветви жакаранды. Нога почти полностью восстановилась, и я чувствовал себя достаточно вольготно, чтобы прогуливаться по бульварам, предназначенным для триумфальных шествий армий под предводительством фашистского генералиссимуса и диктатора Франсиско Франко, правившего Испанией с 1939 года и до сих пор.

Пройдя час пешком, я добрался до музея и направился прямо в залы с Гойей. Первая картина, которую я увидел, изображала толпу крестьян, разрывавших свои белые рубашки с рюшами, когда отряд солдат собирался открыть по ним огонь. Эта ужасная сцена напомнила мне, что я был не доблестным путешественником, а обычным подростком, которому вот-вот исполнится шестнадцать лет и который безуспешно пытается быть храбрым. От сцены жестокой расправы, изображённой Гойей, мне даже поплохело.

С этого момента я чувствовал себя всё хуже и хуже. Моя нога начала болеть от долгой ходьбы. Чувствовался голод. Картины начали сливаться, и я ощутил тошноту и головокружение. Я понял, что должен покинуть музей как можно быстрее, поэтому направился к ближайшему выходу, ведущему на палящее солнце. А затем, шатаясь, добрался до скамейки под одной из веток, чтобы перевести дух и успокоиться. Маленькая улочка, где я оказался, пахла выхлопными газами автобусов и такси. Я не смог найти её на своей карте, поэтому начал паниковать. Вскоре мне удалось найти магазинчик, где я купил воды и эмпанаду, но от этой еды вдруг затошнило.

Вереница такси, проезжающих мимо, натолкнула меня на мысль. Разве папа не говорил мне, что таксисты знают, где найти девушек? Внезапно я вновь возжелал Натали, её утешения и эмоциональной поддержки. Эта мысль быстро переросла в навязчивую идею, полностью захватившую меня, казавшуюся противоядием от охватившего одиночества.

Конечно, я пообещал себе, что в этот раз буду осторожнее, чтобы мама не узнала. Отца, думаю, подобные мои поступки не особо волновали. А то он бы и вовсе порадовался моей самостоятельности (впрочем, возможно, он сознался бы, что про таксистов всё выдумал: просто чтобы позабавить меня). «Если уж ты хочешь найти девушку, то следовало бы вернуться в отель!» – услышал я в голове его голос. Даже в своё отсутствие отец продолжал критиковать меня. Я представил его предлагающим альтернативные варианты (которые, впрочем, я бы всё равно проигнорировал, даже особо не задумываясь).

Осталось продумать план. Актуальная проблема переросла в срочную необходимость – стала одержимостью, сентиментальной смесью желания, чувства потерянности и любопытства, с которыми трудно совладать. Я смотрел на цветы, на небо, на солнце. Всё, кроме того внимания, которое могла бы дать мне