Роммель согласился и сообщил, что на следующий день мои позиции займет другое небольшое подразделение. Командира части я проинструктировал относительно ситуации в данном районе и предупредил насчет британских отрядов, которые могут появиться внезапно и попытаться захватить кого-нибудь в плен. После полудня я передислоцировался южнее.

Случилось то, чего я и ожидал. Вечером, где-то около 17.30, британское подразделение напало на сменившую нас часть, захватило два грузовика и исчезло в темноте. Джентльменское соглашение есть джентльменское соглашение.

Конец «соглашению» настал позднее, когда мы уже действовали в глубине пустыни Туниса. На несколько дней мы утратили контакт с двумя британскими батальонами. Потом вдруг к моей командирской машине приблизился связной:

– Тут один бедуин хочет поговорить с вами, господин майор.

Бедуин подошел и поклонился:

– Салам, у меня для вас письмо. Буду ждать ответа.

Бедуин с письмом здесь, посреди пустыни, где, как есть все основания считать, никто не может нас найти? Похоже, бедуины всегда знали, где мы. Я развернул письмо.

«От командира Королевских драгун.

Дорогой майор фон Люк, у нас теперь другие задачи, посему мы не сможем больше находиться в контакте с вами. Судьба войны в Африке решена и, к моему большому счастью, не в вашу пользу.

Поэтому мне хотелось бы поблагодарить вас и ваших солдат от себя и от имени личного состава моей части за то, сколь честную игру вы вели с нами.

И я, и все в моем батальоне надеются, что вам посчастливится выйти из войны целыми и невредимыми и что у нас еще будет возможность встретиться при более благоприятных обстоятельствах.

С глубочайшим уважением».

Я сел за стол и написал ответ командиру Королевского драгунского полка в аналогичном тоне. – Доставьте письмо тому человеку, письмо которого вы принесли мне, – наказал я бедуину. – Передайте ему от меня спасибо, но не говорите, где вы нашли нас.

Начались затяжные ливни, позволившие нам закрепиться на позициях в районе Мерса-эль-Брега. Разливы, вызванные проливными дождями, мешали не только нам, но и британским батальонам. Мы не могли пользоваться вади как укрытиями, поскольку водяные потоки глубиной до метра мчались по ним и сметали все на своем пути. Мы дислоцировались к югу от Аджедабии, недалеко от границы Киренаики и Триполитании.

20 ноября меня вызвал Роммель. Он на короткое время оборудовал свою штаб-квартиру у летного поля, на которое и опустился привезший меня «Физелер».

Роммель выглядел чрезвычайно утомленным. Мундир был помятым и пропыленным.

Тяжелое отступление, глубокое разочарование и не до конца вылеченная болезнь – все это наложило тяжелый отпечаток. Он поприветствовал меня и вместо того, чтобы отдать новые приказы, за которыми я прилетел, предложил:

– Идемте прогуляемся, – генерал Гаузе кивнул мне, словно бы радуясь, что Роммель готов отвлечься от дел. Мы прошлись по краю аэродрома.

– Я больше не знаю, как решить проблему снабжения, – начал Роммель. – Несколько дней назад итальянский эсминец с 500 тоннами горючего повернул на запад и разгрузился в Триполи вместо того, чтобы идти сюда, в Бенгази. Кессельринг обещал перебросить топливо по воздуху. Первые пятьдесят Ju-52 уже летят сюда.

Вдалеке послышался рокот двигателей, но затем заговорили пушки. Из пятидесяти машин вскоре приземлились только пять – остальные были сбиты над морем. Откуда британцы обо всем узнали? Теперь-то я знаю, это была работа Джин Хауард и ее друзей из Блечли. Роммеля гибель самолетов просто раздавила. Он затопал ногами.

– Люк, это конец! Мы не удержим даже Триполитанию, нам придется откатываться в Тунис. Там мы столкнемся с американцами и, возможно, еще с французами, которые, как следует предполагать, силами боевой группы маршем идут в Тунис из Чада через южную пустыню. Произойдет то, чего я со страхом ждал последние недели: наша гордая армия «Африка» и те новые дивизии, что высадились на севере Туниса, будут потеряны. Сначала Сталинград, где теперь в котле 200 000 опытных ветеранов, а затем мы лишимся Африки, погубив в ней наши элитные дивизии.

Я даже растерялся:

– Господин фельдмаршал, у нас еще есть шанс. Люди стоят за вас горой, а боевой дух просто первоклассный. Если мы не можем получить достаточного для нас количества снабжения, будем держаться с тем, что дают. Положение может улучшиться.

Роммель улыбнулся:

– Я не сомневаюсь и горд за своих солдат. Но снабжение не придет. Ставка Гитлера уже списала наш ТВД со счетов. Все, что он ожидает, это чтобы «немецкий солдат побеждал или умирал». Нам же нужно проделать нечто вроде немецкого «Дюнкерка». То есть доставить на Сицилию по воздуху и по воде как можно больше офицеров, солдат и специалистов, бросив здесь всю материальную часть. Люди понадобятся нам для решающего боя в Европе.

– Но как вы скажете это Гитлеру? – спросил я.

– Посовещавшись с Кессельрингом и итальянцами, я полечу к Гитлеру в Растенбург и выложу ему откровенно все, что думаю. Мое слово еще чего-то стоит, народ и мои солдаты не утратили уважения ко мне. Но я больше не верю, что мы получим все необходимое: нужные нам дивизии, самолеты и снабжение, с которыми могли бы вновь побеждать.

Лицо его осунулось, плечи поникли. Он представлял собой воплощение уныния.

– Война проиграна, Люк! – проговорил он.

Меня точно громом поразило. Неужели все было напрасно?

– Мы все еще в глубине России, – возразил я. – Половина Европы наша. Как ни горько будет потерять Северную Африку, мы продолжим войну в Европе и сумеем выиграть.

– Люк, пока у нас есть все эти козыри на руках, нам надо искать возможности заключить перемирие. Если удастся, договориться о мире с западными союзниками. У нас есть еще что предложить им. Разумеется, Гитлеру придется уйти. Нам надо будет немедленно прекратить преследование евреев и сделать уступки церкви. Возможно, все это звучит похожим на утопию, однако только так можно остановить бойню и дальнейшее разрушение наших городов.

Что так круто изменило отношение Роммеля к Гитлеру и к войне? Вне сомнения, величайшее разочарование, вызванное тем, что его, по сути дела, бросили на произвол судьбы, наплевали на его планы и не придали должного внимания ТВД, на котором он действовал. Мы медленно пошли в направлении его штаба. Роммель снова коснулся моего плеча.

– Люк, однажды вы вспомните мои слова. Угроза Европе и нашему цивилизованному миру исходит с Востока. Если народы Европы не сумеют объединиться и встать на пути этой опасности, Западная Европа погибнет. На данный момент я вижу лишь одного «воителя», готового возглавить дело объединенной Европы. Это Черчилль!

Слова Роммеля произвели на меня глубокое впечатление.

Как рассказал мне в начале декабря генерал Гаузе, 24 ноября Роммель имел крупный разговор на совещании с маршалами Кессельрингом и Кавальеро. 28 ноября он вылетел в Растенбург, в Восточную Пруссию, чтобы повидаться с Гитлером. Важнейшая встреча произвела эффект, прямо противоположный тому, на который рассчитывал Роммель. Гитлер счел Роммеля больным, утомленным, а его доклад о сложившейся ситуации – преувеличенным. В раздражении он отказался даже обсуждать саму возможность эвакуации армии «Африка».