Другой трек, который Джими записал в Olympic, был почти бальзамом для души Чеса – этакий двухминутный поп-рев с гитарами и байкерским припевом, на котором специализировались The Animals, – Crosstown Traffic. Джими развлекался воспроизведением своего гитарного риффа на расческе, завернутой в папиросную бумагу – самодельное казу. Блядь, чувак, ты не увидишь Клэптона, который подыгрывает своей гитаре, дуя через гребень. Заппа использует казу во Freak Out!, конечно, но здесь, погоди минутку…

Это было красиво – эффектно – и коротко. Звездная рок-песня, записанная оригинальным трио – и определенно, возможный хит. В тот вечер Чес вернулся домой чертовски счастливым. Чес не обратил внимания на текст Джими о какой-то мимолетной страсти со «следами шин» на ее спине – шрамами от других любовников? Следы от иголок? О каких грехах большого города мы говорим?[19]

Потом Джими возвращается в тур. Швеция, Дания, снова Швеция, Лондон в середине января, еще три долгих ночи в студии, Чес курит одну за другой за столом, потом одна ночь в Париже, где Эрик и The Animals приводят в восторг публику. На следующий день он вылетел обратно в Нью-Йорк, готовый к двухмесячному турне по США. Джими сделал его от побережья до побережья, дав шестьдесят восемь концертов за шестьдесят пять дней. Даже в так называемые свободные вечера Джими ходил по клубам, тусуясь с девицами на одну ночь, на один час, с дилерами и их друзьями. Джими выигрывает премию «Великие огненные шары» журнала Rolling Stone. Джими получает награду «Лучший музыкант мира» от журнала Disc and Music Echo в Лондоне, о чем ему рассказывают непосредственно перед выходом на сцену в Will Rogers Auditorium в Форт-Уэрте, штат Техас, – ему напоминают, что такое Disc and Music Echo. Джими, вернувшись на сцену в Нью-Йорке двумя ночами позже, джемил с чуваками из Electric Flag, Майком Блумфилдом и Бадди Майлзом, и парой английских котов из Soft Machine. Там были The Tremeloes. The Tremeloes, ты, блядь, представляешь! Silence Is Golden! Вот это было время!

В конце апреля, когда он готов снова начать запись – на этот раз в недавно открытой студии Record Plant, – Джими находится в новом измерении. Джими освобождается за работой в студии с ее возмутительным диапазоном огромных колонок Tannoy, подвешенных на цепях к потолку, издающих звуки громче, чем все, что кто-либо когда-либо слышал даже на сцене. Джими начинает по-настоящему летать.

«Там есть некоторые очень личные вещи», – цитирует пресса слова Джими о Burning of The Midnight Lamp – треке, который был выпущен в Британии в качестве сингла девять месяцев назад, но попал только на 18-е место в чартах. Первый хит Джими, не вошедший в топ-10. А ведь Чес предупреждал его, что это произойдет, если он слишком далеко зайдет на пути к так называемым инновациям и экспериментам – педали wah-wah, позы «я-странный-артист» – и попытается продать это длинноволосым подросткам-хиппи как новую сенсационную музыку. Джими закатил глаза, уже решив, что это все равно войдет в новый альбом.

«Думаю, что каждый может понять чувство, когда вы путешествуете, но, независимо от адреса, нет места, которое вы можете назвать домом, – продолжает он. – Ощущение человека в маленьком старом доме посреди пустыни, где он зажигает ночник… Вы не думайте, что все творчество было личным, но это – да».

Чес: «Ебаный клавесин! Зачем тебе, блядь, клавесин?»

Студия была переполнена людьми, людьми Джими. Ноэль жалуется, что ему некуда сесть. «Да, но кто ты такой, старик?» – спрашивает один заметно обкуренный чувак.

«Я, блядь, басист», – хмурится Ноэль. Но все равно никто не шевелится.

Какая-то цыпочка в парике: «Я отсосала у него в такси».

Какая-то голова с бородой и в бусах: «Я занимаюсь только крутой херней».

«И Джими любит громко…»

Джими воркует над одним из первых двенадцатидорожечных магнитофонов Scully. Это будущее. Приказывает технической команде перенести уже записанные дорожки в Olympic на четыре дорожки Scully в Record Plant. Это даст Джими еще целых восемь дорожек для творчества, разум с шумом вырывался из-под контроля в этом море возможностей.

По мере того как дни на студии превращаются в недели, а затем и месяцы, прибывает еще более новая аппаратура – шестнадцатидорожечная машина Ampex, на которую Джими просит перевести записи, дает ему еще четыре дорожки для развлечений. Джими погружается в работу: гармоничные гитарные риффы, реверс записей, бесконечные наложения партий и дорожек друг на друга, – инструменты и голоса переплетаются, транспортируются, трансмогрифицируются, преобразуются в энергию. Чес, пытаясь избежать проблем, постепенно терял самообладание. Его терпение практически лопнуло. Наконец, после сорока двух дублей Gypsy Eyes Джими удвоил, затем утроил, затем увеличил вчетверо гитару и вокал, совершенство в доли секунды: «Давайте сделаем это снова, снова, давайте сделаем это снова, хорошо, это было почти идеально, давайте сделаем это снова, снова, хорошо, это было почти идеально…»

Чес сорвался со своего места, лицо его было красным и опухшим, от него веяло раздражением. «Я больше не могу этого выносить! Позови, когда ты, блядь, закончишь – я пойду спать!»

Джими смотрит вслед Чесу, пока тот стремительно покидает комнату. Джими это не беспокоит – ему уже все равно. Англия была первым шагом, чувак. Она дала Джими выход – и вход. Он был благодарен Чесу за это. Но Лондон – это не Нью-Йорк. Англия – это еще не все. Теперь Джими был дома, наконец-то стал главным. Он заслужил это право.

«Хорошо, давайте попробуем еще раз…»

Джими не спал три ночи подряд. Джими не спал пять ночей подряд. Джими принимал спиды, нюхал кокаин, курил косяки, глотал пригоршни кислоты. Никакого эффекта. Джими вернулся домой в Нью-Йорк впервые с тех пор, как стал известным. Джими в окружении звездных чуваков высшей лиги.

Джими теперь у руля, брат. Берегись!

Совладелец звукозаписывающей студии Крис Стоун вспоминал эту сцену тридцать лет спустя: «Если я заходил в комнату, то… всегда заставал Хендрикса у пульта, уставившегося на мониторы, выжимая из момента все, что можно, и наслаждаясь каждой секундой. У этого человека была такая сила, какой не было ни у кого другого. Он был похож на робота, когда дело касалось работы. Он не сдавался. А потом, когда он уже ничего не мог слышать, просто останавливался. Потому что он слушал все невероятно громко».

Сидя в постели и покуривая в перерывах между ночами в студии, Джими записывал все, что приходило ему в голову: НЛО-теории, мифология, астрология, нумерология, все эти цвета звуков, ослепляющее зрелище закрытых звезд, исследование межпространства между наукой и природой, астральные путешествия, реинкарнация, параллельные измерения, он видел картину в целом, теперь ему все ясно. И он безумно смеялся. Плакал, когда наступают отходняки, улыбался со слезами на глазах, выл. Сейчас он в бешенстве от Ноэля и даже от Митча, когда их бесконечное нытье касается и его. Обдалбывается перед теленовостями, Кронкайт с влажными глазами и вытянутой собачьей мордой говорит о наступлении во Вьетнаме, о количестве трупов, о невозможности выиграть войну. В гетто тявкают по углам о подъеме движения «Власть черным», о студенческом бунте, о заговоре Бобби Кеннеди, о заговоре МЛК, о человеке, пришедшем за твоей черной задницей. Чертов Никсон, чувак. Эта чертова свинья Никсон будет президентом. Ты веришь в это дерьмо, чувак?