— Есть здесь хоть что-нибудь, чего ты не предусмотрел? — рассмеялась Амбер, играя с ним.

— Нет. — Его руки скользнули под ее рубашку. — Не люблю пускать дела на самотек. Ты же знаешь. — Тем временем его руки добрались до ее бюстгальтера. Он расстегнул его и принялся ласкать ее. Она посмотрела вдаль через комнату — жалюзи на окнах защищали их от наружной жары. Она вдруг села и расстегнула юбку, скинула с плеч рубашку и распустила волосы. Она лежала на нем, уткнувшись лицом в плечо, наслаждаясь запахом соли и одеколона на его коже.

— Спасибо за то, что предложил съездить сюда, — прошептала она, опустив ногу между его ногами. А он был слишком занят, чтобы ответить. Им редко удавалось заниматься любовью именно так — нежно, неторопливо, когда все время в мире принадлежит только им. Он наслаждался ею медленно и умело; так же, как дым от сигарет завивается в воздухе и исчезает; так, словно капля воды падает в зеркальную гладь воды. Она почувствовала удовлетворение и вдруг, наконец, успокоение.

— Амбер сказала, что ты можешь говорить по-русски, — уточняла у Танде Мадлен на следующий день, пока Амбер и Бекки плавали в бассейне. Мадлен боялась сгореть. Они с Танде сидели в пальмовых креслах на заднем дворике, потягивали лимонад и наблюдали, как Бекки и Амбер розовели на солнце.

— Да, я учился в Московском Государственном университете. Недолго. И уже не так свободно говорю.

Мадлен удивленно посмотрела на него.

— Я тоже его учила — в школе. Но очень давно.

— Хочешь еще лимонада? — спросил он по-русски.

Мадлен рассмеялась.

— Да, спасибо.

— Итак… ты все еще помнишь. — Он встал, чтобы наполнить ее стакан.

— Что ты изучал?

— Экономику. Первую степень я получил во Франции. В те времена, пятнадцать лет назад, в Мали был социалистический строй. Нескольких из нас послали за границу учиться с выплатой стипендии.

— Тебе там понравилось? В России?

Танде пожал плечами.

— Погода была ужасная. И язык трудный. Мне понадобился год, чтобы сдать экзамен по специальности, прежде чем я смог поступить в университет. В общем-то, было неплохо. Я видел намного больше, чем жизнь обыкновенного студента. В языковом институте были разные люди. — Он сделал глоток лимонада. — А ты? Амбер говорила, твои родители венгры.

— Да, они приехали в Британию, когда мне было одиннадцать.

— Так ты сама справлялась с английским?

— Да, думаю, в этом возрасте это как-то все легче приходит. В школе было сложнее. Мы были такими бедными — это значило больше, чем незнание английского.

Танде кивнул.

— Быть иностранцем непросто. Дети порой такие жестокие.

— Каково это, находиться в России? Будучи… чернокожим?

— Так же, как и везде за пределами Африки, думаю. Хотя в России все было немного по-другому. Единственными африканцами там были студенты в большинстве своем. Основное население русских, с которыми мне приходилось общаться, никогда раньше не видели темнокожих, поэтому они были слишком неосведомленными, чтобы прибегать к расизму, если ты понимаешь, о чем я.

— Нет… думаю, все было как раз наоборот. Расизм — следствие неосведомленности во всех сферах. Не так ли?

— Нет, не совсем так. Ты знаешь что-то — или думаешь, что знаешь что-то — о том или ином человеке. Понимаешь… будто чернокожие делают так, выглядят так-то… обыкновенные стереотипы. А когда встречаются люди без личного мнения, без какого-либо опыта, в них просыпается любопытство, а не вражда. Как бы там ни было, некоторых знаний не всегда хватает.

— Должно быть, необычно путешествовать по разным мирам, переезжать с места на место.

— Нет, совсем не странно. Знаешь, когда мы были маленькими, мой отец учился во Франции, в Бордо. Мы жили там четыре года, но каждое лето ездили в Бамако к моим дедушке и бабушке. Мне было лет пять, когда мы уехали, и одна вещь запомнилась мне очень отчетливо — так, что это воспоминание осталось со мной надолго, — это то, как люди смотрели на меня. Во Франции все как-то обособленно держатся друг от друга — вокруг всегда было огромное пространство. Хотя дома все всегда обнимают друг друга при встрече; каждый день люди сотню раз касаются друг друга. Ты всегда в контакте с чьим бы то ни было телом. Во Франции все совсем наоборот. Я как-то раз коснулся кого-то… ребенка, кажется, на игровой площадке. Совсем легонько, до руки. Так его мать оттолкнула меня, схватила сына и бросилась бежать. Наверное, она испугалась, что он может подцепить что-нибудь от меня. Я хорошо это помню.

— Ох. Звучит неприятно. Но Бамако… звучит потрясающе… Африка. Я никогда там не была.

— Нет. Ничего удивительного. Как и везде. — Он улыбнулся. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Амбер там нравится, по-моему. Она справится. И вы обязательно приедете на свадьбу — вот тогда и увидишь все своими глазами.

— Уже не могу дождаться.

— Я тоже. Год выдался чертовски тяжелый.

— Но ведь все налаживается? На проекте и на работе? — поинтересовалась Мадлен. Она вдруг поняла, что почти ничего не знает о том, чем он занимается.

— Ну… дела не стоят на месте. Просто нужно какое-то время. В Африке никогда ничего не делается за одну ночь. Или за четыре года, раз уж на то пошло. — Он рассмеялся и осушил свой стакан. — Мы справляемся. А это самое главное. Когда проект с солью закончится, тогда, может быть, у меня будет время подумать о том, что делать дальше. А у тебя как?

Мадлен улыбнулась. Ей нравилось то, как он все время задавал ей вопросы. Он совсем не был похож на тех африканцев, с которыми ей приходилось сталкиваться в ООН, которые наслаждались лишь звуком своего собственного голоса.

— О, я не знаю. После Боснии, понимаешь, работать в безопасности кажется великой привилегией. Когда ты можешь выйти из офиса поздно и спокойно пойти выпить чашку кофе по дороге домой. Да и сама работа мне нравится. Хотя я никогда не видела себя среди бумаг. Я доктор — все оказалось совсем не так, как я себе представляла.

— Но ты счастлива? — спросил он напрямую. Мадлен не сразу ответила. Она не была уверена в своем ответе.

— Думаю, да. Наверное. — Она взглянула на пустой стакан. — Вообще-то, я даже не знаю. — Она неловко усмехнулась. — Посмотри на нас. Прекрасный день, мы на Менорке… такие разговоры совсем не к месту.

— О, иногда это самое подходящее время для подобных разговоров, — сказал Танде, улыбаясь. — Но ты права. День просто замечательный. — Он встал. Мадлен пыталась хоть как-то скрыть неподдельное восхищение идеальной атлетической фигурой перед ней. Он снял футболку, положил ее на скамейку позади них и плавным прыжком нырнул в воду. Его темный цвет кожи создавал потрясающий контраст с мерцающей голубизной воды в бассейне. Она наблюдала, как он подплыл к Амбер. Как же ей повезло. Мадлен надеялась, Амбер понимает свое счастье. Такие мужчины на дороге не валяются. Она тоже поднялась и сбросила с себя одежду, которой она закрывалась от солнца, хмурясь, глядя на свои тощие бледные ноги. Когда она успела такой стать? Следом за Танде она погрузилась в воду.