Дворик за решетками был окружен лоджиями, балконами и огромной лестницей. Мы вошли в лифт из кованого железа, обслуживаемый мальчиком-лифтером в традиционной парадной ливрее, который отвез нас на пятый этаж. Бальный зал гигантских пропорций был окружен ярусами резных балюстрад. Повсюду стояли вазы, выдутые из стекла «фавриль», и цветущие растения. Шагая по восточным коврам и шкурам животных, я чувствовала себя так, словно очутилась в экзотической восточной стране.

Ни один уголок не остался без украшения. На стенах трафаретом были нанесены сложные узоры, места сопряжения потолка со стенами были скруглены, между колоннами, увенчанными резными карнизами, располагались ниши. Камин был облицован мерцающим стеклом цвета морской волны с зеленоватым отливом, а в шкафы и стены вмонтированы круглые японские чашки шпаг, белые фляжки с причудливым узором, выпиленным из тикового дерева лобзиком, инкрустированным слоновой костью.

— Мавританский стиль, — воскликнул Джордж.

— Индийский, — возразила я.

— Пенджабский, — вмешалась Элис.

— Турецкий, — заявил мистер Йорк.

И мы пошли дальше по кругу.

— Сирийский.

— Персидский.

— Индустан.

— Настоящий склад Эстетического движения, — подвел итог мистер Йорк.

— Очень хорошо, что не он создал женщину, — съязвил Джордж. — Вместо двух грудей он наградил бы ее дюжиной, и каждая была бы украшена десятком сосков.

Мистер Йорк сдавленно захихикал, но Элис заалелась как маков цвет и быстро переключила наше внимание на витраж из радужного и опалового стекла оранжевых и коричнево-красных тонов со сложным узором из осколков раковины морского ушка.

— Бабочки! Неудивительно, что ему пришлась по душе моя лампа с бабочками.

Виноградные лозы, цветы и бабочки вились вокруг диска, сделанного из закрученных полос оранжевого стекла с рябью. Девушки собрались вокруг меня, рассматривая его, среди них стоял Фрэнк, почесывая голову.

— Это окно или мозаика? — осведомилась Лилиан.

Вопрос застал меня врасплох.

— При таком освещении трудно сказать.

Джо Бриггз заметил, как мы столпились, и объяснил:

— Это и то и другое. Под некоторые куски подложены очень тонкие листочки меди и золота, так что отраженный свет улавливает это подобно мозаике, но металл настолько тонкий, что дневной свет, проникающий через стекло, полностью меняет цвета. В дневное время свет из помещения за ним делает оранжевый диск белым, и тогда видно, что это изображение японского бумажного фонарика. Тогда бабочки становятся желтыми и золотистыми.

Более юные девушки шепотом выражали свое восхищение, вытягивали шеи, отскакивали в сторону, чтобы обозреть все.

— Кроме этого волшебного окна, — изрекла Мэри, — весь дом совершенно отличается от того, что делаем мы. У него такой старомодный вид.

— Это несправедливо, — заступилась за него Минни со своим звонким английским акцентом. — Скорее он напоминает арабские сказки «Тысяча и одна ночь».

— Думаю, Сам некоторым образом хотел именно этого, — высказала свое предположение Мэри.

Джо обратил наше внимание и на другие предметы, будто предыдущие посещения наделили его правом выступать в роли гида. Фрэнк неотступно следовал за ним, с любопытством таращась на все.

Даже Джордж утихомирился и широко раскрыл глаза, впитывая в себя увиденное. Он предусмотрительно переключил мое внимание на женщину, которая с величавой грацией стояла в дальнем конце зала. Ее струящееся, неприталенное одеяние цвета старого золота подчеркивалось длинным ярко-синим шарфом, спускающимся с ее шеи сзади до пола, подобно хвосту экзотической птицы.

— Совершенно неприталенное! Я ничего подобного не видела…

— Эстетическое платье, — уточнил Джордж.

— А вот это — мистер Тиффани.

Мистер Тиффани был глубоко погружен в разговор, так что Джордж и я отважились приветствовать миссис Тиффани и их обеих дочерей-близнецов без него. Я отделалась, пробормотав несколько избитых фраз, пока она не подвела нас к нему, произнеся «Льюис» на французский манер, как Луи Четырнадцатый. Я представила Джорджа Королю-Солнцу в качестве художника и оформителя, но не могла заставить себя произнести «Лу-и».

— Джордж Уолдоу… — задумчиво произнес мистер Тиффани. — Это не вы написали портрет актрисы Моджески для «Клуба лицедеев»?

— Да.

— Выдающаяся вещь! Красивая прерафаэлитская фантазия.

— Выдающимся является ваш дом, — не остался в долгу Джордж. — Фантазия на темы многих культур.

— Не хотите ли более обстоятельно познакомиться с ним? С моим кабинетом, например?

Он повел нас по необычной винтовой лестничке в вестибюль, где высокие двери резного дерева, привезенные, по его словам, из Ахмадабада, предваряли кабинет так, будто это дворец индийского раджи. Казалось, его длина составляет несколько миль. Мы уставились вверх, где комната растворялась в ночном небе.

— Потолка нет, — поразилась я.

— Напротив, есть. На высоте сорок пять футов, — уточнил мистер Тиффани.

Из этой темноты на нарядных цепях различной длины свисало множество выдутых вручную шаров и тяжелых стеклянных фонарей почти восточных форм. Цепи тоже были необычными. Между удлиненными звеньями были вставлены слоны из литого чугуна, колокольчики, павлины и женские фигурки. Эти фонари бросали цветной свет на персидские ковры, тигровые шкуры на оттоманках и диваны, обитые бархатом темных, богатых оттенков, создавая роскошную, но гнетущую атмосферу.

В центре комнаты во мрак взвивался камин-колосс конусообразной формы. У его расширенного основания располагались четыре пещерообразные топки, по одной в каждом направлении. У них был такой вид, будто их высекли из гранита. От них исходили мерцающий свет, нежное тепло, крошечные облачка дыма и ароматное благоухание.

— Это камин или ствол большого кедра? — промолвил Джордж, скорее в тоне оценки стиля, а не вопроса.

— И то и другое. А вот эта длинная консоль в стиле ар-нуво для подвешивания растений закреплена на его ветке. Мне хотелось принести лес в мой дом, чтобы я мог жить на лоне природы.

На одной стене была подвешена скамейка с подушками под поблескивающим балдахином из расшитой бусинками ткани. Я немедленно угнездилась среди ее подушек и раскачала скамейку. Мой взгляд упал на два чучела фламинго и настоящий бассейн из камня, который мистер Тиффани нарисовал для витража «Кормление фламинго». Над ним висел круглый сосуд для золотых рыбок. Я вскрикнула, и он указал на картину на стене поблизости.

— Я официально изменил название с «Кормления фламинго» на «Укрощение фламинго». — Шеф бросил на меня сочувственный взгляд.

Там же висело изображение комнаты на высокой узкой картине маслом, изображающей часть камина и его топку, подобную раззявленному рту на одной стороне, и три коричневые лампы в фирме тыквы и тыквы-бутылки, нависшие над гигантским филодендроном и пальмой. На полу возле очага сидела женщина и пристально смотрела на огонь. Свободно ниспадающие складки индийского сари, коричнево-малинового цвета с каймой, расшитой золотом, оставляли соблазнительно обнаженными ее плечо, руку и спину.