Под ним – четыре табуретки. Про цвет их говорить излишне – белые, конечно. На противоположной от Бориса койке лежит такой же пациент, накрытый одеялом – солдатским, шерстяным, с двумя черными поперечными полосами в ногах. Спит или без сознания. Две остальные койки не заняты и застелены.

Осторожно опустившись на постель, Борис занялся собой. Провел рукою по груди – забинтована. Плотно, широко. Пощупал голову – здесь тоже обнаружилась повязка. Забинтован лоб, над ним – причесанные волосы, чему Борис немного удивился. По устоявшейся традиции пограничники второго года службы коротко стригли затылок и виски, оставляя сверху длинную прическу. Надел фуражку или шапку, и начальство ничего не скажет – пострижен по уставу. Оно-то знало, но не придиралось. Как все, Борис зачесывал волосы назад. Здесь это кто-то сделал за него, что было странно. Левая рука оказалась загипсованной, что навевало грусть. Гипс означает перелом, в его случае – огнестрельный. Тяжелая, плохая рана…

Некоторое время он размышлял над тем, что видел до того, как его сознание возвратилось в тело. Это было все на самом деле или он словил галлюцинацию? Если лишь второе, остается пожалеть – ему там было хорошо, даже больше – просто замечательно. Если первое (а Борису что-то говорило – это так), остается догадаться, что хочет от него какой-то Творец? Хотя определение «какой-то» здесь излишне. Ясно, кто. В прошлом Николай-Борис как-то прочитал, что Бог каждому определяет его путь. Трудность состоит в том, чтобы понять его волю. Угадал и правильной тропой идешь, получишь помощь и благоволение. Если повернул на скользкую дорожку – огребешь люлей и воз проблем. Человек волен в собственных поступках – это тоже Бог решил. Вот и мучайся над выбором…

Размышлял Борис недолго – дверь в палату отворилась. Он успел закрыть глаза и притвориться спящим – неизвестно, впрочем, почему. Убивать его никто не собирался, равно как и мучить, но Борис, однако, затаился. По полу прошелестели легкие шаги, над ним кто-то наклонился и вздохнул. Чья-то ласковая рука осторожно погладила его по голове, а затем Борис услышал удаляющиеся шаги, звяканье металла и плеск воды. Осторожно приоткрыл глаза. Посреди палаты женщина в белом халате полоскала тряпку в оцинкованном ведре с надписью «пол» на боковой поверхности. Буквы, как нетрудно догадаться, были выведены белой краской. Санитарка – кто ж еще? – выкрутила тряпку, накинула ее на швабру и принялась мыть полы. Некоторое время Борис молча наблюдал за ней. Санитарка старательно делала свою работу – там, где не доставала швабра, снимала с нее тряпку, после, наклонившись иль присев, терла ею крашенные доски, ножки стола и табуреток. Добросовестная девушка. То, что санитарка молодая, Борис сразу догадался. Приталенный халат позволял разглядеть крепкую фигуру без наплывов жира на боках и животе. Волосы скрывала белая косынка, а под ней угадывался тяжелый узел кос, собранный на затылке. Не типичная для этого времени прическа. Тем временем санитарка, занимаясь своим делом, приблизилась к его кровати. Здесь, отставив швабру, стала протирать пол зажатой в руках тряпкой, а затем полезла с ней под койку, открыв взору наблюдателя обтянутый халатом аппетитный зад. Несмотря на мучившую его боль, Борис не удержался и, вытянув здоровую руку, коснулся его пальцами, в последний миг удержавшись от игривого шлепка по ягодице.

– Ой! – раздалось под кроватью. Зад попятился обратно и над койкой появилось круглое лицо с острым подбородком. Карие глаза, курносый носик и веснушки на щеках. Красавицей не назовешь, но Борису девушка понравилась. Когда не видишь женщин месяцами – жена начальника не в счет – любая станет милой.

– Привет, – сказал осипшим голосом Борис. – Как вас зовут?

– Вера, – прошептала санитарка.

– А меня – Борис.

– Я знаю, – девушка кивнула и вдруг вскочила с пола. – Очнулся! Пришел в себя!..

Радостно крича, она, как вихрь, стремительно вылетела из палаты. Борис проводил ее недоуменным взглядом. Ну, да, душа его вернулась в тело, но радости от этого он не ощущал. Боль, слегка затихшая с приходом санитарки, вновь вернулась и принялась его терзать.

За дверью раздались шаги, и в палату ввалилась целая толпа – мужчины, женщины в халатах и в белых шапочках на головах. Немолодой мужчина, шагавший первым, вытащил из-под стола один из табуретов и присел возле кровати. Прежде, чем он проделал это, Борис разглядел под обрезом белого халата синие форменные брюки с вшитыми в них тонкими зелеными лампасами. Военный медик.

– Ну, здравствуй, старшина, – улыбнулся доктор. – Очнулся?

– Так точно, – прошептал Борис. – Не знаю вашего звания, товарищ…

– Подполковник, – подсказал военный врач. – Но здесь я просто доктор. Как чувствуешь себя?

– Хреново, – не стал скрывать Борис. – Все болит. Едва терплю.

– Где конкретно?

– Вот здесь, – Борис коснулся лба. – Левая рука, еще в груди.

– Понятно, – врач кивнул. – А что ж ты хочешь, старшина? Три осколка. Один скользнул по лбу, сорвав там кожу, но череп не пробил. С этим повезло. С другими хуже. Второй сломал плечевую кость, отчасти раздробив ее ударом. Третий проник в грудную клетку, остановившись возле сердца. Еще чуть-чуть – и не спасли бы. Тебя доставили сюда едва живого, но операции мы все же сделали. Ты крепкий парень, старшина, хотя три дня лежал в беспамятстве. Ну, раз очнулся, будешь жить.

– Спасибо, – прошептал Борис.

– Пожалуйста, – врач снова улыбнулся.

– А что с рукой? Я смогу ей действовать, как прежде?

– Надеюсь, – врач пожал плечами. – Осколки кости мы убрали, концы соединили, их при этом подпилив. Зашили рану. Должна срастись нормально, но рука станет короче. Жить с этим можно, но вот в армии служить нельзя.

«Об аппарате Илизарова здесь пока не знают», – мысленно вздохнул Борис.

– Домой поедешь, старшина, весь в орденах, медалях, – продолжил подполковник. – Наслышаны о ваших подвигах, Хабаровск прямь гудит. Все девушки твои, – он подмигнул. – Или дома кто-то ждет? Невеста есть?

– Не успел до службы.

– Ну, значит, заведешь, – обнадежил врач и встал. – Пациенту – морфина гидрохлорид, двадцать миллиграмм, подкожно. Накормить и обиходить. Приступайте!

Борисом занялись. Для начала впрыснули шприцом в руку лекарство. Спустя короткое время боль притихла. Все та же Вера помогла ему справить малую нужду, подсунув утку. Бориса это не смутило, ее – тем более. По санитарке было видно, что ей не привыкать. Затем она куда-то убежала и пришла с подносом. Сгрузив на тумбочку тарелку с манной кашей и кружку с чаем, помогла Борису сесть повыше и начала его кормить. Есть пациенту не хотелось, но он прилежно поглощал вкладываемую ему в рот кашу, затем запил ее чуть теплым чаем. Вера взяла полотенце и