Нина Парфёнова: Вы совсем забыли про бедную старую одноклассницу… Мне, наверное, придётся залезть в багажник этой машины…

За другими столами тоже велись оживлённые разговоры.

Все были увлечены. И только Тимофей Тимофеевич смотрел внимательно на лица пирующих и ждал, когда же начнут эти лица внушать ему опасения своей нетрезвостью, чтобы немедленно объявить танцы, прогнать всех в актовый зал, а оттуда — с богом! — любоваться на Алые паруса. (Знал Тимофей Тимофеевич, что в полночь проплывёт по Неве какая-то яхта, а все десятиклассники будут орать и приветствовать её.) Пусть ходят по городу до пяти утра.

Алла Степановна: Послушайте, десятиклассники! Почему вы до сих пор не предложили тост за вашу классную руководительницу Сусанну Андреевну?

Гектор (поднимая бокал шампанского): Предлагаю всем выпить за нашу дорогую Сусанну Андреевну!

Все радостно подхватывают, вылезают из-за столов, устремляются к Сусанне Андреевне с фужерами в руках. Сусанна Андреевна со всеми чокается, плачет. А почему? Почему она плачет в такой весёлый и светлый вечер? Никто Сусанну Андреевну не утешает, все отбегают от неё, словно волна отходит.

Лёша Казаков: За нашего директора! За Тимофея Тимофеевича!

Костя (встаёт): За всеми нами любимую Аллу Степановну Ходину!

Инга Павловна (шёпотом): А за меня? Ага, за меня боитесь выпить…

Алла Степановна: Тебя хотят похитить… Это гораздо почётнее.

Гектор: Скажите, Алла Степановна, как вы каждый год выносите эти выпускные вечера? Вам, наверное, очень грустно?

Алла Степановна: Нет… Это как ритуальный танец… У меня когда-то тоже был выпускной вечер…

Костя: Я люблю вас, Алла Степановна! И вас люблю, Инга Павловна!

Алла Степановна: Костик больше всех молчал, зато больше всех пил…

Лёша Казаков: И я вас тоже люблю… Ей-богу, Алла Степановна, я полюбил вас после пятёрки по истории…

Алла Степановна: Упаси бог! И потом… Не нравится мне твоя любовь… Отвечал-то ты на тройку…

Костя: За Леночку Нифонтову!

Гектор: Да! Как же мы про неё забыли?

Алла Степановна: Началось…

Костя: Вы ничего не знаете! За Леночку Нифонтову пили кавалергарды! Из-за неё стрелялись поэты!

Гектор: У неё было самое лёгкое дыхание! Она не шла, она летела…

Тимофей Тимофеевич посчитал момент подходящим и объявил, что все желающие приглашаются на танцы в актовый зал. Оттуда уже доносились громовые раскаты какой-то посредственной бит-группы. Все стали доедать и допивать с утроенной скоростью. Потом столы опустели. А наверху в актовом зале уже ревела музыка и вовсю топали вступающие в самостоятельность ноги.

Поднимаясь в актовый зал, Гектор думал об Алле Степановне, отце, которому зачем-то понадобился её адрес. Сегодня Алла Степановна была непроницаема, как сфинкс, и не видел Гектор смятения на её лице. «Прощайте, Алла Степановна… — думал Гектор. — Последний раз нынче с вами видимся!»

Первый танец Гектор танцевал с Ингой Павловной. Бит-группа играла плохо. Больше всех безобразничал пианист. Гектор забрался на сцену и сказал ему: «Иди потанцуй! Я малость поработаю…»

— А умеешь? — засомневался пианист.

— Как ты, сумею, — усмехнулся Гектор.

— Что играть будете? — спросил он у музыкантов.

Они повернули свои волосатые головы в его сторону.

— Ты откуда? — спросили они.

— Вольный стрелок… — Гектор небрежно кинул пиджак на спинку стула, словно всю жизнь промышлял игрой на пианино. — Давайте-ка битловское что-нибудь, — сказал Гектор. Эти вещи он знал. Выучил по нотам, которые брал у Юрки Тельманова.

Парни переглянулись и сказали, какую песню будут играть. Предупредили, чтобы Гектор не глушил солиста.

— Я буду играть тихо, как мышь, — ответил Гектор. Первый раз готовился познать он славу пианиста. Грянули гитары. Подобрав ритм, Гектор играл, как по английским нотам, взятым у Юрки Тельманова. Изящные фортепианные вариации кружевами ложились на волчий гитарный вой. Глаза Инги Павловны, стоящей у окна, поплыли на Гектора, но Гектор только улыбался, внутри у него всё звенело, он играл и играл, и парни подстраивались под него, и даже певец, сидящий за ударником, запел лучше. «Об-ла-ди! Об-ла-да!» — пел певец и стучал в барабан. Но игра на пианино, оказывается, отнимала гораздо больше сил, чем думал Гектор, и после третьей песни он спрыгнул со сцены, и вернулся изгнанный пианист, и музыка вновь зазвучала, но всем уже стало скучно. Танцевать надоело.

— Сегодня ты прекрасен… — Инна Леннер взяла Гектора под руку и отвела в сторону. — Если бы мы учились ещё год, тебе была бы обеспечена пятёрка на физике…

— Спасибо… — Гектор оглядывался, искал Ингу Павловну. Но не было её.

— Где же она? — спросил Гектор.

— Она ушла, — ответила Инна. — Все учителя ушли…

Они спустились вниз на школьный двор. Одиноко качалось на школьном дворе дерево. Дремал, прислонившись к нему, Костя Благовещенский.

— Вперёд! На Алые паруса! — крикнул Лёша Казаков, и десятый «Б» нестройно двинулся вперёд по улице, потом вышел на Невский и влился в толпу остальных ленинградских десятиклассников, идущих по направлению к Неве, где в двенадцать, а может, в час проплывёт яхта с алыми парусами, которую большинство из них не заметит, так как все на набережной не поместятся.

А вот и дом Гектора проплыл мимо. Стегнул по ушам из Юркиных окон Шопен, но надо идти вперёд, вперёд, на площадь Восстания, куда умчалась от Гектора на мотоцикле Дивина, которая недавно защитила диплом и уехала куда-то, но Гектору так и не позвонила. Ау, Алина!

Дальше, дальше по Невскому, где каждый дом, как стихотворение, выученное в детстве. Мелькают в толпе знакомые лица — с этим ты живёшь в одном дворе, с этим учился в старой школе до третьего класса, а с этой замечательной девушкой по имени Галя, кажется, ходил в детский сад. Что за праздник! Алые паруса! Изъять бы каким-нибудь образом мысли у этих идущих по Аничкову мосту юношей и девушек — такая радуга получится, так украсит она белую ночь! А сегодня проводы белых ночей одна тысяча девятьсот шестьдесят девятого года… И на будущий год другие десятиклассники пойдут так же весело, а сегодняшние будут смотреть на тех, других, из окон — кто понимающе, кто с улыбкой, а кто с горечью. Ибо чистота мечты не есть гарантия её осуществления.

Казанский собор. Суровые Кутузов и Барклай Толли смотрят на десятиклассников, а на плечах у героев-полководцев вереницами сидят голуби. А впереди светло торчит Адмиралтейская игла, и поворот к Зимнему, а там набережная, там газоны, на которых уже сидят, там переполненные скамейки, неужели оттуда будет видно, как проплывёт эта невиданная яхта?