— Это уже ваше дело…

— Значит, ты читал статью ещё до того, как она была напечатана?

— Читал.

— И ты считаешь, что Ифигенин прав?

— Ифигенин способный человек…

— Ты же был на собрании! Ты всё видел! А что он написал?

— Почему ты так переживаешь? Считай, что это просто его журналистский опыт…

— И ты не выгнал его, когда он пришёл с этой статьёй?

— А, собственно, почему я должен был его выгонять?

— Я бы на твоём месте его выгнал…

Александр Петрович пожал плечами.

— Ты же был на собрании! Неужели ты ничего не понял?

— Когда я приеду, у тебя будет аттестат, — сказал Александр Петрович. — Если в университет не поступишь, хочешь, устрою к Лунину в газету?

Гектор смотрел на отца и думал, что, как только машина скроется за поворотом, он закурит сигарету, а потом пойдёт в свою комнату, поставит новую пластинку и откроет окно.

— И всё-таки, — сказал Гектор. — Я бы на твоём месте не стал помогать ему с этой статьёй…

— У нас ещё будет время об этом поговорить…

— Нет, — сказал Гектор. — Мы больше об этом никогда не будем говорить…

— Кстати, — сказал Александр Петрович. — Эта учительница… Алла Степановна… У неё есть телефон!

— Телефон? — удивился Гектор. — Ты хочешь ей позвонить?

— Не твоё дело, что я хочу, — ответил отец. — Узнай, пожалуйста, её номер и пришли мне его в письме… Я ей позвоню из Хотилова…

— А как я должен узнать её номер? Подойти и спросить?

— Подойди и спроси…

— А если телефона нет?

— Тогда пришли мне её адрес, — Александр Петрович постучал по ветровому стеклу. Карай залаял.

— Наверное, мне не следует задавать этот вопрос, — тихо сказал Гектор. — Но зачем тебе её адрес?

Александр Петрович с интересом посмотрел на сына.

— Я сейчас сам заеду в школу…

— Ты… Ты… — Гектор вдруг покраснел. — Я… никогда не говорил с тобой на эту тему… Но ты… считаешь мою мать своей женой?

— Ого! — Александр Петрович вертел на пальце брелок с ключами от машины. Звенели ключи, как колокольчики. — Я не заслужил этого упрёка, — сказал Александр Петрович.

— Я и так всё время молчу, — сказал Гектор. — Но я же вижу, вижу, что мать несчастна!

— Ты ошибаешься, — ответил Александр Петрович. — У неё есть муж, сын, работа, деньги, хорошие книги… Она не так уж несчастна. А что касается адреса учительницы, то это… Ну, это, одним словом, не то, что ты думаешь… Впрочем, я признателен тебе за заботу о моей нравственности… — Александр Петрович неловко обнял сына. Потом сел в машину и включил мотор. Гектор стоял около машины и внимательно смотрел на отца. Александр Петрович махнул рукой и улыбнулся. Гектор тоже махнул рукой.

Машина тронулась. Потом постояла немного у светофора и исчезла за поворотом на площадь Восстания.

Всё, что продолжается слишком долго, постепенно превращается в привычку. Последний, девятый, экзамен по истории и обществоведению Инна сдала самой первой. Она вышла в коридор — пустой и ровный, посмотрела на мраморного Чебышева, понимающе усмехающегося сквозь пенсне, и неожиданно рассмеялась. Всё! Это было как сон! Сегодня вечером Инна получит аттестат, завтра ещё какие-то справки и характеристики — и со школой покончено! В солнечных лучах плясали вальс пылинки.

Выпускной вечер начнётся в семь часов. До семи Инна вымоет голову и расчешет волосы. Она не будет делать причёску, прелесть её волос в свободном падении, как выразился когда-то давно Костя Благовещенский. Инна вспомнила, что он отвечает сразу же за ней. Она побежала по ступенькам вниз — на школьный двор, на горячий асфальт, на улицу, вдруг изменившуюся и переставшую быть родной. Десять лет изо дня в день ходила Инна по этой улице. Сначала маленькая девочка с бантом, как парашют над головой, потом девушка-подросток — пугливая и молчаливая, теперь почти взрослая девушка, уверенная и цветущая, с волосами до середины спины, с белым лицом и надменной улыбкой, с головой, чуть склонённой вправо, со взглядом резкий и чарующим. Инна шла по улице, и разомлевший асфальт, не желая расставаться, хватал её за подошвы. И щедро бросал под ноги нарисованные цветы.

Костя Благовещенский вышел в коридор, но Инны не было. Костя бросился к окну, но увидел только дворника, поливающего асфальт из шланга. Струя радужно переливалась на солнце, словно хрустальная рюмка на длиннейшей ножке. Костя подумал, что примерно через неделю отнесёт документы на восточный факультет, с завтрашнего дня начнёт ходить к отцу на теннисные корты. Там тень, там тишина, там интеллигенты в белых шортах машут ракетками и подыгрывают плохо играющим девушкам, которые надувают губки и сердятся! «Аркадий Аркадьевич! Вы мне совсем не режете! Так неинтересно!» А Аркадий Аркадьевич — загорелый бог с белыми зубами, словно сошедший с рисунков художников и анатомов эпохи Возрождения, на сто процентов состоящий из мышц и мускулов — кандидат наук, а может, недавно вернувшийся из Африки инженер, улыбается иронично и отечески, хотя по возрасту совершенно не годится девушке в отцы. И сияющая с хромом и никелем машина Аркадия Аркадьевича, где руль в кожу одет и где шкуры барсов на сиденьях, тут же рядом с кортом стоит и как бы договаривает то, что сам Аркадий Аркадьевич рассказывать о себе стесняется. А белая юбка девушки нервно прыгает вокруг стройных ножек, и Аркадий Аркадьевич сатанеет, режет, подкручивает, и девушка проигрывает позорно и снова сердится: «Аркадий Аркадьевич! Вы меня совсем не жалеете! Так неинтересно…»

Без всякой симпатии относился Костя к Аркадию Аркадьевичу — его накрахмаленному теннисному костюму, к его ракетке фирмы «Шлезингер», к тапочкам «Данлоп». Обычно Костя посиживал с книжкой в тени, но иногда брал ракетку и начинал яростно сражаться с Аркадием Аркадьевичем. «Молодой, прыгаешь хорошо, бегаешь, как лошадь, а играть не умеешь! — сказал однажды Косте Аркадий Аркадьевич. — Смотри, я на месте стою, а ты носишься и всё равно к мячу не успеваешь… В игре главное дело — удар и правильно выбранная позиция при приёме!» Выслушав это, Костя взглянул на календарь. Времени не было. Но Костя на полдня отложил в сторону книги школьные и взялся за книги теннисные. Через две недели Аркадий Аркадьевич сказал ему: «Делаешь успехи». Костя спал и видел, когда же придёт день, когда он выставит Аркадия Аркадьевича в сухую, но экзамены, экзамены всё осложняли… Костя, как спринтер, пробежал по Невскому, но Инну так и не догнал.

Лёша Казаков, заработавший после статьи в газете кличку «Неплохой зачинатель», был очень доволен, что получил по истории пятёрку. Доволен он был потому, что историю совсем не знал, и вообще не нравился Лёше этот предмет — история, куда больше привлекало его обществоведение. Недавно Лёша был в райкоме у Ифигенина. Толик ходил по кабинету, напевал себе нос: «Грядут, грядут перемены, грядут…» Судя по мотиву, перемены ожидались невесёлые…