«Интересно, — подумал Гектор. — Маленькое смятение в душе, и я звоню Косте Благовещенскому… Почему? А потому, что он наверняка читал эту книжку! И он мне что-нибудь скажет, и я с ним не соглашусь, а потом пойму, что он всё-таки прав! Хватит! Больше я ему не буду звонить… Но Инна! Почему же она… Бедный умный Костя… Всё читает, всё знает… Пусть читает! Что же я за человек? — иногда задавал себе вопрос Гектор. — Вот Костя — он читает книги, готовится к экзаменам, любит Инну Леннер… А я? Я читаю книги? Да, но гораздо меньше Кости… Готовлюсь ли я к экзаменам? Да, готовлюсь потихоньку, но… Если, скажем, идёт по телевизору интересный фильм, я буду его смотреть… Во мне нет целеустремлённости… Люблю ли я Алину Дивину? Как-то неуверенно я её люблю… И здесь нет во мне целеустремлённости! Что же делать?»

В этот день Гектор положил на свой письменный стол все имеющиеся в доме учебники по литературе, историю русскому языку и английскому языку. Учебников набралось много. Гектор вышел в прихожую и посмотрел на себя в зеркало. «Слушай! — сказал Гектор своему отражению. Все эти учебники станут для тебя отныне самыми любимыми книгами! Иначе ты пропал! Понял? Так жить нельзя!»

Гектор вспомнил, чем закончилась его попытка заниматься в библиотеке Салтыкова-Щедрина. Вместо хрестоматий Гектор почему-то набрал поэтических сборников декадентов. Но их стихи его мало тронули.

— Хотите, я сейчас напишу стихотворение? — спросил Гектор у девушки, сидящей рядом.

— Это ваше личное дело, — ответила девушка.

— Я напишу стихотворение, которое бы украсило этот сборник, — сказал Гектор.

Девушка была в чёрном строгом платье.

— Вы напишете стихотворение, которое украсило бы сборник Волошина? — тихо спросила она, посмотрев на обложку.

— Да! — твёрдо сказал Гектор.

— Простите, но вы кретин! — сказала девушка.

Гектор обиделся.

На следующий день он сочинил стихи и показал их Косте Благовещенскому. Костя ухмыльнулся… К концу дня Костя написал поэму.

Гектор завёл тетрадь. Он подсовывал её соседу (а сидеть Гектору приходилось почти со всеми одноклассниками) и просил сочинить стихотворение. Большинство отказывались, но те, кто брался за это нелёгкое дело, писали вещи удивительные…

Блики солнца,

Блики солнца,

Блики солнца поутру,

Мама!

Мама!

Дорогая!

Завтра утром я умру,—

сочинила весёлая Таня Соловьёва.

Из-за тебя я стала убийцею,

Но я никого не виню,

Пока не пришла милиция,

Я и тебя убью… —

написала в эту тетрадь Инна Леннер, которая приходила в школу заплаканная, когда у неё в аквариуме умирала рыбка.

Уши вращаются, как локаторы,

Уши всё слышат, как пеленгаторы,

Мысли вертятся, и вертятся,

И вертятся, как мельница… —

таким четверостишием украсил тетрадь самый молчаливый человек в классе, Вова Кузьмин.

Первое мая оказалось телефонным днём.

Первый звонок раздался, когда Гектор, вернувшись с утренней прогулки с Караем, решал задачи по физике. Приятный молодой мужской голос спрашивал Александра Петровича.

— Нет его, он в Ригу уехал, — ответил Гектор. — Послезавтра вернётся…

— Жаль, — сказал приятный голос, — Гектор, ты, что ли?

— Я…

— Ифигенин беспокоит, узнал?

— Ты же назвался…

— Приедет отец, скажи, что я звонил, хотел с праздником поздравить… И тебя поздравляю!

— Я тебя тоже…

— Отец не говорил, как ему собрание?

— Ничего не говорил…

— Куда поступать будешь?

— В университет…

— Все, как с цепи сорвались — в университет да в университет… Ладно, занимайся!

— Подожди! — крикнул Гектор. — А ты считаешь, что нормально закончилось?

— Знаешь, я как-то об этом не думаю…

— Совсем не думаешь?

— Совсем не думаю.

— Ты хочешь сказать, что это тебя совсем не занимает?

— Господи! Неужели ты думаешь, что у меня нет других дел! Только и должен я думать о вашем собрании? Что ты ещё мне хочешь сказать?

— Не знаю…

— Ну тогда пока! — сказал Толик и повесил трубку.

Гектор почесал затылок.

«Зачем решать задачи по физике, когда их можно будет списать у Константинова?» — подумал Гектор.

Примерно через час позвонила Инна Леннер.

— Это ты, соколик? — спросила она.

— Да, ласточка моя! — ответил Гектор.

— Чем ты занимаешься?

— Ничем, — ответил Гектор. — Точнее, решаю задачи по физике. Но если надо, я могу их и не решать…

— Решай, решай… Я сейчас с родителями ухожу в гости.

— Наверное, к декану лечебного факультета? — спросил Гектор.

— Хм…

— Я отгадал?

— Я вспомнила, зачем тебе звоню, — сказала Инна. — Я хочу поздравить тебя с праздником.

— Спасибо, и тебя тоже…

— Вчера Благовещенский обругал меня.

— Ты в расстроенных чувствах?

— Напротив, я в восторге. Теперь, как только я услышу его паскудный голос, буду вешать трубку…

— Ну-ну…

— Ты помнишь, за день до собрания ты провожал меня домой, помнишь?

— Помню.

— Так вот. Тогда я загадала. Знаешь, что я загадала?

— Что же ты загадала?

— То, что я загадала, — сбудется! — сказала Инна.

— Вполне возможно, — ответил Гектор.

— И не прикидывайся, будто не знаешь, что я загадала! Пока! — Снова в трубке гудки.

В четыре часа, когда Гектор на кухне пил кофе, ел бутерброды с колбасой и читал воспоминания Авдотьи Панаевой, позвонил Костя Благовещенский.

— Представляешь, — сказал он. — Пошёл в Салтыковку, она закрыта… И второго будет закрыта, и третьего…

— Не говори мне про Салтыковку.

— Почему?

— Салтыковка — боль моя и стыд мой…

— Почему ты туда не ходишь?

— Не хожу вот, — ответил Гектор.

— Чем занимаешься? — спросил Костя. — Ходил к своей великой скульпторше?

— Ходил…

— Ну и как?

— Никак. Всё равно, что не ходил…

— Ей много лет, да? Она тебя считает сопляком, да? Отсылает учить уроки? Да?