В лицо ей ударила тяжелая вонь — тошнотворная смесь органических и неорганических запахов. От этого засвербило в носу, а из глаз потекли слезы. Она принялась моргать и кашлять. Когда слезы высохли, у нее перехватило дыхание от той немыслимой сцены, которая продолжала разворачиваться у нее на глазах. На голых пружинах матраса на коленях стоял Папа-Папа, теперь уже с окончательно обнаженной и покрасневшей задницей. Одной рукой он сжимал спинку кровати, а в другой продолжал держать палку с лошадиной головой — ее пурпурная грива развевалась во все стороны, а пурпурная морда утыкалась в исподнее пухленькой дочери — кажется, старшей, подумала Алиса. Девочка лежала на матрасе с отсутствующей улыбкой и ковбойской шляпой на голове. Рядом с ней, опираясь на локоть и с сигаретой в зубах, возлежала ее сестра. На ней была замшевая куртка и галстук «боло». На голове младшей из девочек красовалась повязка из птичьих перьев с колокольчиками. Она стояла на четвереньках перед отцом, позвякивая колокольчиками и мыча, как олень. Алиса с трудом удержалась от того, чтобы три выпитые ею чашки кофе не дополнили эту сцену.

В ногах кровати стояла Жена-Жена. На ней тоже была новенькая ковбойская шляпа и такие же сапоги с изображением кленовых листьев. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Папа-Папа явился из Калгари. Канадские организаторы по-прежнему при малейшей возможности старались вознаграждать индейцев товарами собственного производства. Есть вещи, которые никогда не меняются.

Кроме этого, супруга Папы получила особый сувенир — небольшую зеленую антеннку, которые продаются на подарочных стендах. Именно она-то и производила звуки револьверных хлопков, а также являлась причиной красных полос на заднице Папы.

Что касается хрипа и плача, то эти звуки доносились из открытой двери ванной. Их издавал пушистый полуохрипший щенок. На шее крохотного зверька был повязан огромный красный платок — ковбойский стиль, но он был настолько велик, что щенок запутался в нем и теперь пытался высвободиться. Хрип исходил и от еще одного персонажа — маленькой пухлой девочки в старом свитере и утепленных штанах. Значит, девочек все-таки было четверо. Неужто эта сирота не удостоилась никаких подарков? Но тут Алиса увидела: из ноздрей У нее торчит что-то желтое. Ампулы с амилнитритом. Вот чем был вызван этот запах. Предусмотрительный Папа-Папа всем привез подарки.

— Вон! — закричала Алиса с такой силой, что ее крик даже нарушил эту идиллию. Ее всю колотило, и не только от пережитого страха, но и от ярости; она чувствовала, что, наплевав на сломанную ключицу, готова разнести все в клочья. — Вся ваша грязная свора, вон отсюда! Моментально!

— Ну же, сестренка, — проквохтал Папа, обнажая свои три зуба, — успокойся, давай все обсудим. Все же хорошо. Все в порядке. Хочешь ампулку?

— Я хочу, чтобы вы выметались отсюда — вот чего я хочу! Моментально! Все до единого! Сию минуту! Отправляйтесь на свалку и ебитесь со свиньями, если хотите! Только сейчас же! Манатки можете оставить, я их сама отправлю следом…

— Ну, миссис Кармоди, сестренка, — эхом повторила за своим мужем женщина, — не огорчайтесь вы так. Ничего особенного. Кстати, это исторический факт, что многие старые вожди вступали в отношения со своими…

— Вон! Вон! Вон отсюда! — заорала Алиса. Вероятно, они наконец заметили, как дрожат ее пальцы на курках, потому что в едином порыве живая картинка вдруг рассыпалась. И больше не говоря ни слова, завернувшись в рваные полотенца, тряпки и одеяла, они понеслись прочь в том самом направлении, откуда пришел Папа, и скрылись из вида. И лишь вороны остались оповещать Алису об этапах их продвижения.

Уже давно наступила тишина, а Алиса так и стояла с поднятым обрезом, пока, наконец, обмякнув, не опустилась на подоконник. Она не стала сдерживать очередной позыв рвоты и исторгла из себя коричневую горечь, даже не задумываясь о том, куда она попадет.

Почувствовав себя лучше, она прополоскала рот и принялась выбрасывать за дверь вонючие пожитки: теннисные туфли, журналы, баночки с косметикой, грязное белье и посуду, столовое серебро и электроплитку, спрятанную в шкафу. Она боролась с крупными предметами до тех пор, пока не лишилась сил, а потом с неугасающим отвращением снова взялась за мелочь. Даже свиньи не стали бы дрызгаться с такой бесполезной дребеденью; они попрали бы ее своими острыми копытцами.

Ванная была единственным помещением, не вызвавшим у Алисы приступа омерзения. К собственному удивлению, она не обнаружила там ни дешевой косметики, ни масел, ни шиньонов, разложенных на сушилке. Все это располагалось на туалетном столике в спальне, словно хозяева старались уберечь свои бесценные сокровища. Полочка в ванной была покрыта толстым слоем сажи и завалена инструментами — ножами, стамесками, шлифовальными кругами. Кафельный пол полностью покрывала стружка, а орголитовая пыль, как блестящий черный снег, лежала повсюду. Вероятно, хозяйка считала ванную своей мастерской и работала, сидя на комоде под ярким флуоресцентным светом, а девочки смотрели мыло по ящику в соседней комнате. Бедные выродки. И не то чтобы они плохо выглядели, просто немного толстоваты. В старое время к ним бы приезжали свататься целые кучи таких же пухлых молодцов. Но теперь, похоже, им придется обходиться родным папочкой.

Алиса нашла почти законченную десятидюймовую фигурку, над которой работала хозяйка. Она положила ее на ладонь и провела пальцем по эбонитовой поверхности. Это была ворона или гагара. Но для имевшегося куска материала резчица сделала слишком большую голову, и ей пришлось резко сужать остальную фигуру. У птицы не было ни ног, ни распростертых крыльев, только клюв, голова и хвост, к которому сбегали два сложенных крест-накрест, как два черных месяца, крыла. Она напомнила Алисе «Летящую птицу» Джакометти. Конечно, у Джакометти сложенные крылья во много раз превосходили то, что она держала в руках, они были квинтэссенцией парящего полета, схваченного с помощью бескрылой абстракции. Но эта печальная старая корова подошла довольно близко к той же идее. В ее фигурке совершенно очевидно ощущалось то же самое.

Алиса положила птицу обратно на полку и смела все, что на ней находилось, в наволочку.

Покончив с коттеджем номер 5, она перешла к номеру 2. Чета юных мексиканцев, вероятно, наблюдала за ней. И когда она постучала к ним в дверь, вещи у них уже были сложены, и они стояли среди своих пожиток с опущенными головами. Перед уходом юноша настоял на том, чтобы Алиса взяла у них чек на сумму долга.

— Пожалуйста, миссис Кармоди. Вы были так добры к нам.

Алиса взяла его со скрипом. Чек был из банка в Мазатлане. И когда чета исчезла из вида, она порвала его.

С пристанищем старого норвежца ей пришлось повозиться, аккуратно упаковывая его книги, фотографии и коллекцию трубок в картонные коробки. Когда-нибудь ведь он должен был вернуться. А даже если и нет, его вещи заслуживали того уважения, которое он, судя по всему, сам испытывал к ним. Она сложила коробки в прачечной, позаботившись о том, чтобы фотографии в рамочках оказались на самом верху. Затем она занялась окнами.

Чистые окна значили для Алисы очень много. Она ненавидела окна, заложенные пластиком. «Если вам нужны вторые рамы, купите их себе», — поясняла она своим постояльцам. «Окна созданы для того, чтобы через них смотреть. Вы ведь не станете наклеивать на свои очки полиэтиленовую пленку, чтобы глазам было теплее».