Орел пронесся вдруг совсем низко, словно желая рассмотреть эту пару, и они почувствовали резкий удар теплого воздуха из-под крыла. Наташа вздрогнула и на секунду прижалась к ясноглазому. Он не сразу отпустил ее, расценив этот поиск защиты как первый шаг ему навстречу.

– А может, вам не возвращаться домой? – спросил Барсук. – Ведь они могут взять вас в любую минуту.

– Даст Бог, сегодня меня еще не возьмут, – сказала Наташа. – А завтра, надеюсь, они меня уже не возьмут.

Ощущение опасности не подвело Наташу. За нею наблюдали. Причем профессионально. Надеялись через нее выйти на еще не раскрытые явки севастопольских подпольщиков.

С приходом к Врангелю в качестве начальника Особого отдела генерала Климовича дело о существовании в Севастополе широко разветвленной и мощной подпольной большевистской организации приобрело наконец вид очень толстых папок со множеством донесений, схем и свидетельских показаний. Почувствовав властную и сильную руку, заработал во всю силу ловкий и сообразительный, но леноватый полковник Татищев. И его помощник капитан Селезнев тоже не знал, когда кончается рабочий день и начинается утро.

А самое главное – Евгений Константинович Климович хорошо знал, что основным ключиком в действиях тайной полиции и контрразведки, открывающим замки многих секретов, являются деньги. Стало быть, надо было добиться, во-первых, чтобы эти деньги в меньших количествах доставлялись большевикам, во-вторых, следовало получить больше средств от главнокомандующего.

Петр Николаевич Врангель при всей скудости финансов скрепя сердце вдвое увеличил расходы на оперативные нужды контрразведки. Уменьшить возможности большевиков, располагавших всеми доставшимися им богатствами России, Климович не мог, но в его силах было задерживать их постоянных агентов, как правило, местных коммерсантов, снующих по контрабандным тропкам и главным образом по морю между «белым» полуостровом и «красным» материком.

Один важный агент снабжения, который плавал на баркасах в Крым и Турцию из Таганрога и Новороссийска, увертливый морячок-анархист Иван Папанин, благодаря которому Кемаль-паша в Турции смог получить хорошее бриллиантовое подкрепление для деятельности против константинопольского правительства, этот морячок, снабжавший заодно партизанский отряд Мокроусова в Крыму, был задержан с поличным, но ускользнул и теперь скрывался в горах. Это был полууспех Климовича: канал снабжения большевистского подполья оборвался. Но стали случаться и успехи.

В Симферополе был задержан курьер-торговец Рафка Курган по кличке Фоли, который успел к лету двадцатого года доставить в Крым из Центра миллион романовских, десять тысяч фунтов стерлингов, на сорок миллионов золота и главным образом много мелких коммерческих бриллиантов. Одновременно на Перекопе при тайном переходе в Крым был арестован отчаянной смелости курьер Симка Кессель по прозвищу Пройдисвит, с грузом зашитых в одежду бриллиантов. Два других курьера – Гершик Гоцман и Османка – были взяты с деньгами и бриллиантами прямо в Севастополе, по прибытии. Вот тут-то и обнаружились первые, еще неясные свидетельства того, что к тайному снабжению подпольщиков-большевиков якобы имеет отношение крупный финансист и промышленник. Среди прочих под подозрение попал и совладелец банкирского дома «Борис Жданов и Кє» Василий Борисович Федотов. Лавры покойного Саввы Мамонтова, что ли, не давали ему покоя? А возможно, старался откупиться от большевиков, предполагая, что скоро они возьмут полную власть?

Улики, впрочем, были шаткие, косвенные, и Татищев удовольствовался тем, что Федотов отбыл в Турцию, на время покинув вверенную полковнику территорию.

Но главное, главное… в папке строгой секретности у капитана Селезнева появились документы, свидетельствующие о том, что контрразведка ухватила конец веревочки, ведущей к замысловатым узелкам севастопольской организации, самой опасной.

А началось-то с пустяка. Маленький, сухонький, общительный Тихоныч, охранник пристаней РОПиТа, тех самых, где подпольщики устроили взрыв, стараясь проникнуть в салон-вагон Слащева, однажды высказался довольно неосторожно. Сидел Тихоныч в погребке «Нептун» и хлебнул лишнего. Лишнего – оно бы и ничего, к лишнему Тихоныч был стоек и привычен, да к чаче для крепости торговец-винодел, снабжавший погребок спиртным, добавил табачного раствору: «чтоб дух зашибало». Ну и зашибло!

– Ничего, мы их еще не так рванем! Не то что тогда, в начале июля, – сказал Тихоныч. – То-то забегали… – И, довольный собой, засмеялся.

Среди слушателей Тихоныча был рабочий человек, мастер по ремонту портовых кранов Брюленко. Как специалист, он и при царе жил неплохо, даже двух детей обучал в гимназиях, и имел облигаций с купонами в достатке, как романовских, так и Временного правительства. Насмотревшись на красных в восемнадцатом и девятнадцатом годах, при кратком их правлении, Брюленко пришел к выводу, что полагаться на них может только голытьба, а солидному человеку – разор.

Брюленко доложил куда следует о высказывании Тихоныча, втайне надеясь, что все это было пустой старческой болтовней. Ниточка пошла разматываться. Легко установили связи Тихоныча и его приятеля Терентия Васильевича со смотрителем маяка Одинцовым и еще с несколькими бывавшими на маяке людьми. Кое-кого взяли, но большинство, к великому огорчению Селезнева, ускользнуло. Растворилась в переполненном людьми трехсоттысячном Севастополе некая довольно приметная и красивая девушка. По всему выходило, что она была дочерью археолога профессора Старцева, которого контрразведка искала еще в Харькове.

Старцев, а значит, и его дочь, во время Деникина были связаны со знаменитым адъютантом генерала Ковалевского Павлом Кольцовым. Не исключено, что поддерживают связи с ним и сейчас.

Смотрителя маяка Одинцова пока не трогали, надеясь, что к нему забредет кто-либо из подпольщиков. Наташу в конечном счете выследили. Ее заметил снабженный описанием агент. Выяснилось, что она работает в частном минералогическом музее Лескевича и проживает неподалеку.

Обратно ехали молча. Застоявшаяся лошадь взяла резво. Приближались огни Севастополя.

Полковник держал руку Наташи в своей, не делая попыток к большим завоеваниям, и она была благодарна ему за это. Ей надо было как-то сосредоточиться, собраться.

На Хрулевском, у дома Наташи, остановились. Извозчик, очевидно довольный платой, снял шляпу и пожелал господам доброй ночи… На севере России вечера долгие, грустные, наполненные отзвуками бесконечных полярных дней, а на юге ночь приходит резко и властно. Стало темно.

– И тем не менее я завтра приду к музею, – сказал Барсук-Недзвецкий.

– Не нужно. – Голос Наташи был тверд.

– Я буду думать о вас, – снова, в который раз, повторил Барсук. – Кто знает, может, даст Бог, мы еще встретимся.

– Мне бы тоже хотелось этого, – искренне сказала Наташа. – Мне кажется, вы хороший человек! Живите!.. И доброй вам ночи.

Она исчезла в подъезде. Владислав не торопился уходить, он решил дождаться, когда в Наташином окне зажжется свет, мелькнет ее тень. А может, она выглянет и помашет ему рукой.