– Они пришли! Они пришли! Они пришли за мной!…

Появился дежурный врач, Василевскому сделали укол, и, затихая, он плакал и шептал:

– Дети, я не убивал вас!… Дети, я не убивал вас!… Меня заставили…

Через двадцать минут «скорая помощь» увезла Василевского в психбольницу, врачи и медсестры разогнали больных и раненых по палатам, но вся офицерская палата уже не спала до утра. Несмотря на строжайший запрет врачей, раненые офицеры нещадно курили в палате. Молча, не говоря друг другу ни слова. Двое «ходячих» – Лавров и капитан Сысоев – стояли у окна, под настежь открытой форточкой, смотрели на падающий за окном снег. Потом в палату зашел дежурный врач, поморщился от дыма, но сказал только:

– Товарищи офицеры, примите снотворное.

– Доктор, – повернулся к нему на своей единственной ноге и на костыле капитан Сысоев, – нам не нужно снотворного, не поможет. А вот бутылку спирта…

– Я не имею права, – сказал врач.

– А если я тоже сойду сейчас с ума? – спокойно спросил Сысоев, добела сжимая руки на костылях. – Или вы думаете, что нам не снятся дети, отравленные газом или задавленные танками в Баграмс, Кундузс, Паншере? Продолжить перечень?

Врач посмотрел ему в глаза и, резко повернувшись, вышел из палаты. Через минуту он вернулся с литровой колбой. В колбе было граммов семьсот чистого медицинского спирта.

– Это все, что нашел, – сказал он. – Но столовая закрыта, закуски нету…

– Обойдемся, – ответил Сысоев. Он разлил спирт по стаканам и с некоторым колебанием посмотрел на Ставинского: – Товарищ полковник, вы будете?

– Нет, – сказал Ставинский, видя, с какой жадностью офицеры смотрят на спирт. – Я сплю без сновидений, мне не наливайте.

Офицеры молча, не чокаясь, залпом выпили каждый почти по двести граммов чистого спирта. Остаток этой ночи они тоже спали без сновидений, во всяком случае – без кошмаров.

За неделю Ставинский вжился в госпитальный быт и привык откликаться на слова «товарищ полковник», на фамилию «Юрышев» или просто на имя-отчество «Сергей Иванович». Офицеры по-прежнему целыми днями травили похабные байки и анекдоты, старательно обходя воспоминания о войне в Афганистане и эпизод с Василевским. Только смеялись своим шуткам и анекдотам чуть громче, чем нужно, и напропалую ухаживали за молоденькими медсестрами. И еще с особым, старательным удовольствием принимали участие в розыгрышах, которые в солдатских палатах больные устраивали новичкам, прибывшим в госпиталь не из Афганистана, а из «тыловых гарнизонов». Эти больные поступали с диагнозами «холецистит», «язва желудка», «гипертония», «диабет» и прочими пустяками. Врачи и раненые заведомо (и часто не без оснований) считали их симулянтами, которые «замастырили» себе болезни, чтобы демобилизоваться из армии и из офицерских училищ. Гипертонию симулянты накачивали себе бешеными дозами кофеина и кодеина, язву желудка вызывали комочками хлорной извести, которую глотали, закатав в хлебные шарики, а какой-то украинский парень, по фамилии Жменя, доказывал врачам, что у него диабет, поскольку его мучит такая жажда, что он ежедневно выпивает по двенадцать графинов воды. Ритуальных розыгрышей было два: анализ пота и испытания клизмой. Стоило в палату поступить новенькому больному, как медсестра, как и положено, ставила ему на тумбочку две баночки с этикетками «анализ мочи» и «анализ кала». И это был самый ответственный в розыгрыше момент – в эту минуту нужно было отвлечь внимание новичка и медсестры и рядом с этими двумя баночками поставить еще одну с этикеткой «анализ пота».

Обнаружив у себя на тумбочке эти три баночки, новичок обычно обращался за помощью к соседям по палате:

– Братцы, про мочу и кал я понимаю, но как пот на анализ сдавать?

Тут ему с совершенно серьезным видом и – главное – почти пренебрежительным тоном объясняли, что нужно лечь в койку, укрыться несколькими одеялами, а еще лучше – двумя или тремя матрацами и потеть. Пот собирать с себя ваточкой и выжимать в баночку. Затем беднягу новичка заботливо укрывали с головой несколькими матрацами и чуть не со всего госпиталя водили экскурсантов поглазеть на идиота, который старательно потеет под матрацами и пытается выжимать ваточку со своим потом в банку. При этом строжайше запрещалось смеяться в палате, но зато разрешалось давать больному самые разнообразные советы:

– А ты где пот собираешь? Под мышками? Чудак! Так ты до завтра эту баночку не соберешь! Ты под яйцами собирай, там самое потное место…

– А ты чай пил? Нет? Интересное дело! Так тебе ж потеть нечем! Братцы, что ж вы ему чаю не дали? Надо выпить стаканов шесть, тогда будет чем потеть человеку…

Испытанию клизмой подвергались больные, поступившие с диагнозами «язва желудка», «гепатохолецистит» и прочими внутренними недугами. Этим врачи назначали рентген желудка, а перед рентгеном для очищения желудка ставили клизму. В момент, когда такому больному медсестра через задний проход вливала из висячей клизмы два литра теплой воды, все ходячие больные и раненые выскакивали из палаты и занимали в туалете все кабины. Через минуту очередная жертва розыгрыша появлялась в сортире и, изо всех сил сжимая ягодицы, суматошно, нетерпеливо тыкалась в кабины. Но двери кабин были закрыты изнутри, кабины были заняты. Курившие же солдаты хмуро говорили новичку:

– Ты куда прешься? Не видишь – очередь!

– Братцы, мне невтерпеж, я ж после клизмы! – сжимая ноги, просил парень.

– Перед рентгеном, что ли? – сочувственно спрашивал кто-нибудь.

– Ну да!

– Так если перед рентгеном – сразу в сортир нельзя. Нужно, чтоб вода весь желудок и кишки обошла. Иначе рентген ничего не покажет. Вон хоть у лейтенанта спроси, он шесть раз на рентген ходил, а все потому, что не промыл желудок как следует…

– А что ж делать? Как промыть-то?

– Приседать надо. Двенадцать приседаний. Давай начинай. Раз… Два… правильно, молодец, глубже приседай. Три…

На четвертом или пятом приседании бедняга не выдерживал и…

…Через неделю Ставинскому стало полегче, но рука все еще была в гипсе и разбитая челюсть забинтована. Вообще-то, прыгая с поезда, Ставинский не собирался ломать себе руки или уродовать лицо.

Скандал в вагоне-ресторане он провоцировал нарочно, чтобы были свидетели его пьяного состояния, а когда прыгал с поезда, его главной заботой было – не угодить в один из телеграфных столбов, которые мелькали вдоль железнодорожной колеи. Он прыгал в снег, полагая, что снег смягчит удар от падения (в юности он легко спрыгивал на ходу с любого саратовского трамвая, это было шиком всех саратовских мальчишек), а затем он рассчитывал просто симулировать сотрясение мозга, ретроградную амнезию и юрышевскую хрипоту. Врач по высшему медицинскому (хотя и незаконченному) образованию, он знал, что разоблачить грамотную симуляцию сотрясения головного мозга практически невозможно.

В столб он, по счастью, не угодил, но снег оказался неглубоким и – главное – жестким, слежавшимся, позавчерашним. Но и при этом он не почувствовал боли от скрытого перелома кости в правой руке – куда больней было исцарапанному жестким снегом лицу, а главное – куда важней было «выдать» выскочившим из остановившегося поезда железнодорожникам и солдатам натуральные симптомы сотрясения мозга – потерю сознания и рвоту. Это удалось ему блестяще, но вовсе не потому, что он заранее, еще с Краснодара, готовил себя к этому. Просто когда, лежа в снегу под откосом, он увидел, что поезд остановился и из вагонов бегут к нему железнодорожники, директор вагона-ресторана и пассажиры-солдаты, которых он задирал в вагоне-ресторане, он отчетливо понял – сейчас будут бить.