Тутси разыскала уже помявшийся конверт, выложила его на стол.

Гор прибыл точно в восемь. По нему вообще можно было проверять часы.

— Мадам Тутси, вы, как всегда, прелестно-прекрасны (он совсем обнаглел, изобретая теперь каламбуры, неологизмы, пословицы на русском языке). От вас все без ума, кроме сумасшедших! — он весело смеялся, довольный таким словесным фейерверком, бесспорно свидетельствующим о его блестящем знании языка страны пребывания.

— Поехали!

Они загрузились в его роскошный «Мерседес», каждый раз вызывавший у Тутси восхищение и гордость, что вот она в нем едет, и после недолгого пути подъехали к двухэтажному угловому особняку на Садовом кольце в трех сотнях метров от… Тутсиного дома на улице Веснина.

Вечер оказался скучным. Ее не развеселил даже приятель Гора, какой-то Жорж. Странный приятель, непохожий на обычных закордонных коллег Гора, — лохматый, неопрятный и к тому же явно поддавший. С ним были две шалавы, сорт второй. Он тут же бросил их, пересел к Гору и Тутси за столик и оживленно заговорил по-русски, вполне прилично:

— Август! Дорогой друг! Куда ты пропал? Я…

— Не ври, это ты пропал, наверное, пьянствуешь, как всегда, — грубо оборвал его Гор. Тутси удивленно посмотрела на своего друга, — обычно он был неизменно вежлив со всеми.

— Да? — не обиделся Жорж. — Наверное, наверное. Я сделал задание. Интервью. По музыке! Будешь доволен. Но хочу тебя сводить на Арбат, на одну дискотеку. Ты должен посмотреть атмосферу.

«Господи, — подумала Тутси, — неужели нельзя найти другого места, кроме Арбата!»

— Хорошо, — деловито сказал Гор, — когда?

— Завтра.

— Хорошо, завтра.

Жорж еще что-то болтал, пока Гор довольно резко не заметил, что им с Тутси надо поговорить о серьезных вещах, а его, Жоржа, наверное, заждались те милые дамы за тем столиком.

Жорж тут же слинял.

Когда вернулись к Тутси на рабочую хату и она отработала первый любовный раунд, как всегда, включили тихую музыку и стали болтать.

Он был очень добросовестный журналист. Он не только изучал язык страны, где работал, нравы, порядки, людей, он старался понять культуру, музыку, театр. Вот и сейчас в комнате звучали советские песни, Гор знал, что их так называют:

В начале их знакомства Тутси попыталась поставить кассету с каким-то бешеным роком, но Гор сразу остановил ее:

— Не надо, мадам Тутси, этого… дерьма, да? Я у себя слышу много. Поставьте мне русскую музыку, советское пение.

У Тутси «советского пения» не оказалось, пришлось докупить и терпеть все эти стародавние музыкальные шедевры, которые она в душе презирала.

— Нет. Ты не думай, — объяснил ей Гор, — я не против рока, джаза и так далее. Я вообще не против никакой, так можно сказать: «Не против никакой музыки»? Но мне нужна музыка, которая выражает душу народа (он торжествующе посмотрел на нее — как же красиво сказано!). А все эти роки — ну разве они русские? Когда был в Африке слушал там-там, в арабских странах — нытные, нет, занытные, нет, заунывные песни, в Аргентине — танго, в Бразилии — самбы. У вас надо русские песни, в советское время — советские. А мне по вашему телевидению рок да рок. Мне не восемнадцать лет, пусть они слушают и прыгают.

Вспомнив, что ему не восемнадцать, Гор, отвернувшись, проглотил заветную пилюлю и вскоре под звуки песни: «Здесь моя работа, здесь мои друзья» — одарил Тутси вторым любовным раундом.

Потом он долго разглагольствовал о задании, полученном из редакции: написать про самодеятельные рок-ансамбли, о том, как подвернулся Жорж и как Гор придумал их диалог, и что вот теперь все готово. Не придется «выпирать», да? Нет «переть» на Арбат. Не хочет ли Тутси пойти с ним?

Тутси поспешила сказать, что в такое нефешенебельное место, как Арбат, она не хочет идти, да и ему не советует.

— Вы туда не ходите? — невинно спросил Гор.

— Да нет, что ты! — запротестовала Тутси.

Гор замолчал. Она не заметила его мимолетной усмешки.

Утром, когда он уже собирался уходить, Тутси вдруг спохватилась:

— Август, помнишь, ты мне обещал насчет ксерокса? А? Тут просили меня… — она нерешительно протягивала конверт.

— Да, да, — Гор спешил, — давай, — он торопливо засунул конверт в карман.

Бумага Олега продолжала свой путь…

Расставшись с Гором, Тутси затосковала. «Как было бы хорошо, — размышляла она, — если б можно было три раза в неделю ходить на работу (и вершина мечты — каждый раз за две-три ходки по полтораста «гринов», на худой конец — по сотне), три раза по ночам исполняться Гором, иногда ходить с ним по кабакам и «мероприятиям» и каждый день — каждый день! — скажем, с пяти до девяти вечера и все воскресенье (хоть и главный доходный день) быть с Игорем. Увы, это все мечты.

…А вот Игорь испытывал глубокое удовлетворение. В отличие от Тутси у него исполнились все его на тот день мечты: ему установили новый аккумулятор, он за собственные бабки приобрел запасные «дворники» и благодаря Иванову-Лембрэду (которого на комбинате немного побаивались: все-таки журналист, лучше не связываться) получил премию. Житуха, лучше некуда! Теперь бы повидать Наташку, и все желания осуществились.

Здорово он к ней привязался все-таки. Он постоянно думал о Наташе, о ее лице, о ее теле, доставлявшем ему столько наслаждения, о том, как смотрит она, как смеется, как вздыхает… И смотрит иногда каким-то отчаянным, потерянным взглядом. Наверное, от любви. Какая девчонка! А почему она до сих пор не замужем? Или была и скрывает от него? У нее вообще много тайн. Какая-то туманная, иногда ночная или вечерняя, работа в этом бюро переводов; ничего не говорит о родителях. Может, стыдится? Судя по тому, как упакована ее квартира да и сама она, какие у нее брюлики, рыжье, какие системы, предки зашибают — астрономия! «Брюлики» — бриллианты, «рыжье» — золото, эти выражения Игорь в разговорах с Наташей не употреблял.

Кто-то все-таки ее родители? Может, махинаторы, кооператоры, заведующие базами, директора пищеторгов… Что они не академики и не чрезвычайные и полномочные послы в Вашингтоне — это он уже понял. Да какая ему, в конце концов, забота? Дети ведь за родителей не отвечают.

Что касается Гора, то, как человек быстрый в решениях, он свои заботы разрубал мгновенно.

Приехав в офис, вскрыл конверт, прочел текст и сразу сообразил, что к чему. Некоторое время он постоял у своего множительного аппарата, потом, взяв ручку, посидел над листом, но все же удержался от правки (тем более своим почерком). Наконец поднял трубку и позвонил Жоржу. Деловых разговоров он по телефону не вел. Предложил встретиться, поговорить о статье.

Встретившись с Жоржем на улице, он спросил, работает ли у того ксерокс? У него, Гора, испортился, а нужно кое-что напечатать, сотню экземпляров.